— Ага… Слыхал про такое. Там вроде форму морскую выдают.
— Только со второго курса, — соврал Телегин.
— Ага… Серёга-то, видать, с концами. За куревом пошёл. Он болгарские курит. А если вы повара загранплаванья, красненького выпьете по двадцать капель?
— Можно, — охотно согласились повара и сняли куртки. — Пока школьную донашиваем, — подмигнули хозяину.
Прошли в комнату, сразу увидели голый простенок со бледным квадратом на обоях. Там должны были висеть те самые часы, под которыми клад.
— А где часы? — тревожно спросил Телегин, приблизившись будто к окну и скосив глаза на обои. — Гвоздь торчал на месте, обои нигде не повреждены.
— Торопитесь куда? — хозяин уже торопливо наливал портвейн в два гранёных стакана и одну кружку. — Часы снял. Кукушку заело. Подправлю снова закукарекает. Садитесь… вон сюда, на диван.
Над диваном на гвозде висело ружьё, длинный охотничий нож, патронташ и подсумок. Сели, чокнулись.
— Ну, за это, чтобы из загранки привозить. Повара. Будете как короли в дублёнках ходить. Кто поймёт, что вы повара. Все тёлки ваши. Они это любят. Шмотки в смысле, одеколон там разный… Семён я. Стрелком в проходной завода работаю, сутки через трое. Скоро охота начнётся. У нас охотничий клуб. Завод от автобуса, путёвки… Летом пойду на медведя. В Сибирь.
Хозяин с чувством выпил и стал выжидающе смотреть на будущих поваров загранплаванья. Смухлевать было невозможно. Пробормотали имена, выпили. В нос ударил едкий ностальгический запах «33-го». Подействовало сразу, в ту же секунду, после вдоха. Забытое ощущение эйфории от первого стакана. Потом нечто похожее можно будет вызвать понюшкой чистого кокаина… которого в России нет. А стоит такая доза — месячный заработок.
Через час все трое были совершенно пьяными. Хозяин — потому что на старые дрожжи, дети — потому что в первый раз. Они уже с чувством попели из репертуара Лещенко и Магомаева, а теперь Семён увлечённо, забывая слова и по много раз повторяя одно и то же, рассказывал про охоту на различных животных — места, повадки, сезоны, снаряжение. Достал подсумок, вынул огромную гильзу и, роняя и рассыпая, начал показывать, как заряжают пулю на медведя. Пуля была свинцовая, величиной с грецкий орех. Пыжа он скрутил из куска завтрашней газеты, оторвав заголовок со словами: «Дети-оборотни зверски убили ветерана».
— Надо завязывать, — выговорил Телегин в самое ухо приятеля. Мерещится какая-то ерунда.
Следовало выработать окончательный план действий из двух возможных: продолжать спаивать хозяина или рассказать про клад и спокойно поделить. Оба прекрасно понимали, что Семён может пить весь вечер, сутки или месяц. Возможно, что пьяное слабоумие его нормальное состояние. И ждать, в таком случае, не имело смысла.
— Подсыпать бы ему чего-нибудь… снотворного, — заплетаясь языком прошептал Гусев. — Клафелина… Достал уже, козёл.
К моменту произнесения последней фразы бубнившее на стене радио притихло, чтобы пропиликать сигналы точного времени.
— Кто козёл, — мрачно произнёс хозяин, и только тут дети заметили на его руке тюремную татуировку.
— А, не! Я не то! — испугался Гусев. — Я вон ему, Саньке говорю… осёл, козёл и петух. Анекдот.
— Петух?..
— Не-не-не! То есть, так всегда в анекдоте: русский, хохол и еврей.
— Еврей…
Семён побагровел, он понял, что такую обиду можно смыть только кровью. Иначе он всю жизнь будет козлом, петухом и евреем. Если смоет позор кровью обидчиков, на зоне будут уважать.
Он встал и снял со стены ружьё.
— Кто козёл?
Семён преломил ружьё и вставил патрон.
— Не козёл! — вскочил с места Телегин. — Он не то сказал! Он сказал петух!..
Затвор резко щёлкнул, чёрная дырка ствола оказалась у Телегина перед глазами.
— Помогите!.. — закричал он и, запрыгнув на подоконник, заорал в форточку, срывая голос: — Помоги-и-и-те!!!
Раздался грохот, медвежья пуля ударила в спину, раздробив позвоночник и тело, проломив рамы, рухнуло, в глубокий колодец милицейского двора. В то же мгновение Гусев полоснул Семёна по горлу охотничьим ножом. Кровь брызнула фонтаном в глаза. Ослеплённый, он принялся махать ножом из стороны в сторону, наступая и ощущая клинком податливую преграду.
