— Помнишь, в конце девяностых ломали дом. На углу Надежденской и Сапёрного переулка.
— Допустим.
— Тогда рабочие нашли в стене свёрток. А в свёртке два килограмма золотых монет царской чеканки. В городских новостях был такой сюжет. Потом ещё ходили разговоры, что им ничего не дали, поскольку они нашли не сами по себе, а на работе.
— Какая квартира?
— Сорок пять.
— Как же ты номер запомнил? Ах, да… И кто там живёт?
— Откуда я знаю. Дом ломали на капремонт, уже выселенный.
— Пойдём, узнаем, тут рядом.
— «Между окнами гостиной комнаты в стене, под обоями, шпоном и штукатуркой в капитальной стене отсутствовал кирпич. Удивительно, что прежние, не один раз сменившиеся хозяева квартиры, вешали на это место часы или картины, всякий раз высверливая дыру и вбивая пробку буквально в нескольких сантиметрах от тайника. Возможно, что легко определяемую на простукивание пустоту в стене они относили к строительному браку и вбивали крепления в более надёжный участок».
— Ты это наизусть? А, ну да.
— Между окнами на уровне часов или картины.
— Без проблем. Интересно, кто там живёт?
— Кто бы ни жил, надо попробовать договориться и поделить.
— А, всё равно, я по любому готов. Договориться или не договориться…
— «По любому» я не согласен. Ты вообще-то что имеешь в виду?
— Да ладно, ничего, не ссы. Ты представляешь, сколько одна монета может стоить?
— Где ты её продашь?
— На Рубинштейна, возле скупки. Там искать никого не надо, жуки сами подходят. Особенно если ребёнок, сразу видно, что спёр из дома. Им такого легче всех облапошить.
— Я вижу, у тебя опыт в этом деле.
— Был грех классе в четвёртом. Искупил, был жестоко наказан. Запомнил на всю жизнь.
— Пойдём, посмотрим, где эта квартира. Иногда дверь или окна могут сказать многое о хозяевах.
То шли, то бежали. Гусев совершенно преобразился. Непрерывно болтал, сбивая дыхание и заходясь кашлем.
— Продадим пару монет, остальные все спрячем. Сдадим в камеру хранения. Там, на вокзале, такие шмары… За четвертной готовы на всё, любые фантазии. А если забуриться у неё дома, с выпивкой, можно надолго. Всё, что хочешь, хоть каждую минуту. Я как раз впервые… классе в девятом. С моим старшим брательником сутки просидели за столом у одной такой шмары. Все пьяные, она голая, мы голые, сиськи до пола, пизда нараспашку, кровать разобранная…
Друзья остановились, засунули руки в карманы, согнулись и напряглись, как будто бы уже сию минуту описаются.
— Слушай, тут сортир есть? — процедил Телегин сквозь зубы.
— За гаражами одно место знаю… Пошли… Ссука, Берёзкина, я ей такое не прощу…
* * *
В это время Кира Берёзкина, прикрывшись учебником, одиноко сидела на пустынных трибунах бассейна общества «Водник». Она уже переоделась в купальник и снова надела сверху школьную форму. Тренеру сказала, что уроки рано закончились. Месячные закончились ещё раньше, ночью. Отмывшись до скрипа, она была чиста и девственна.
А эти двое… Взбесившиеся сперматозоиды. Фу, какие уродцы. Дегенераты.
Вышли из-за гаражей, стыдливо не глядя друг на друга. Гормоны на время притихли. Зашагали дальше, но уже не так резво.
— Слушай, а может, сначала в ресторан сходим? — предложил Гусев. — Ну, пожрать хорошенько. Помнишь, был такой «Кавказский» у Казани. Шашлыки на углях, люля-кебаб, лепёшки, гранатовый шербет…
Оба сглотнули слюнки.
— Да, — согласился Телегин, — пожалуй, можно. Если днём. Типа пообедать. Вечером нас не пустят.
Дом и квартиру нашли сразу. Из двора-колодца в окнах ничего не видно. Даже свет люстры — то ли есть, то ли нет. Во дворе помойные баки и пикет милиции. Грязная парадная с обугленными почтовыми ящиками, седьмой этаж без лифта. Выше только забитый гвоздями чердак. Дверь с глазком; надо сразу показать что-то убедительное. За дверью едва слышно играла музыка — радио или телевизор…
— Возле ящиков валялись бумажки, — вспомнил Телегин.
Спустились, нашли затоптанное повторное извещение с надписью «несущ. адрес». Отряхнули, исправили несуществующий на тот самый. Главное войти, потом можно уболтать. Кто откажется от денег.
Позвонили.
Открылась дверь, музыка стала слышна более отчётливо. Это была полузапрещённая из-за своей слащавой эротичности песенка, которую называли «Жетен». Стало понятно, что это не радио и не телевизор.
