- Занимается он, занимается, говорят! Подойти - не может...
На этом месте я уже выхватил у бабушки телефонную трубку и крикнул:
- ВАС слушают!
- Зачем орать-то так, - сказала бабушка.
- Это Катя, - сказали в трубке.
Я запутался и ответил еще раз, для порядка:
- Вас слушают.
- Какой ты странный, - сказала Катя.
- Не умеешь ты с девушками разговаривать, - сказала бабушка.
Она и не думала уходить, так и стояла подбоченившись.
- Слушай, приходи сегодня...
- Никуда я тебя не пущу! Тебе надо физику...
- Тут проблемы, - сказал я. - Это по какому праву?
- Ни по какому, - обиделась Катя. - Не хочешь, не приходи.
Бабушка сатанински расхохоталась; я хотел ее пнуть, но она увернулась и отскочила.
- Я хочу, хочу! - заревел я, как медведь. - Катя! Приходи ко мне в подъезд! Улица Верейская, дом такой-то! Приходи через час, я тебя ждать буду. - Тут я брякнул трубку и повернулся к бабушке: - Если еще раз ты залезешь в мою личную жизнь своими костлявыми...
- О, о, о, - передразнила бабушка. - Ладно, в подъезд я тебя выпущу. А чтобы ты не сбежал, я тебя стальной леской привяжу, рыболовной. А то знаем мы вас... ходоков.
Ровно через час я стоял на лестнице у полукруглого окошка между вторым и третьим этажом - дальше дядина леска не дотянулась. За окошком дождь дышал светом-радостью мне в лицо; Катины шаги слышались все ближе и ближе, наконец, она сложила зонтик, отряхнулась, вышла на площадку, села на корточки, скукожилась и закурила сигаретку. Личико у нее было мокрое и маленькое.
- Че, как экзамены? - спросила она насмешливо. - Все уже провалил?
- Вот, - ответил я, - завтра первый сдаю.
- Никуда ты не поступишь, - заявила Катя. - Это я тебя не обижаю, а просто чтобы ты, дурачок, времени не тратил.
Я разозлился: вот надо же, пришла и обзывается.
- Знаешь, - огрызнулся я, - уж лучше я потрачу, а там видно будет.
- Дурачок, - повторила Катя.
Она затянулась, двумя руками отлепила от лица мокрые волосы, развела их в стороны, и в полумраке среди мрамора и пыльных перил стало видно, что лицо у нее все дождем зареванное - под глазами серая тушь, а ушки маленькие, как перышки.
- Катя, - сказал я деловым тоном, подходя, - давай поцелуемся. Только не кусайся.
- Я не буду, - уверила Катя испуганно, глядя на меня с корточек.
Так целоваться было неудобно, поэтому я тоже присел к ней. Там, у пола, запахи стали яснее, и сквозь толщу табака я почуял саму Катю, - пахла она молоком, как младенчик.
- Не умею я целоваться-то, - в замешательстве прошептал я.
- Не умеешь, не берись, - фыркнула Катя, отодвигаясь.
Так бы мы и не решились, но тут послышалось отовсюду: чье-то хихиканье, как по команде; и чьи-то шаги сверху и снизу, и дождь пуще и слаще, и голоса все ближе! Я решительно двинул губы ближе к Катиным, Катя раскрыла ротик, и поцелуй удался.
- Правильно, - похвалила Катя. - Способный. Может, и поступишь куда-нибудь.
И тут леска, за которую меня привязала бабушка, натянулась, дернулась, да так, что я хряпнулся лицом на мрамор и поехал вверх, как Винни-Пух, считая ступеньки головой.
- Прощай! - замахал я руками.
Остолбеневшая Катя долго стояла на площадке, вытаращив глаза, и смотрела мне вслед, держа личико высоко, как на блюдечке.
Бабушка стояла в дверях квартиры и сматывала удочку.
- Свидание окончено, - объявила она сварливо.
- По какому праву! - завопил я, становясь на ноги.
- А по такому! - прошипела бабушка. - Я же не могу при твоей девушке кричать, что тебя другая девушка к телефону зовет!
Алгоритм я уже отработал: схватил трубку, и, не взирая на бабушку, рявкнул:
- ВАС слушают!
- Ну хоть кто-то меня слушает, - сказала в трубке Варька. - Слушай, приходи сегодня...
Лился розовый дождь по листьям, и шесть часов вечера выглядели как десять утра - ровно так же. Неба я не видел, только ровный мелкий дождь и жаркие тучи теснились в небе, а по лестнице распространялась приятная сырость. Варька прискакала быстрее Кати, уселась на перила, выставила острые коленочки и вылупилась на меня.
- Ну чо? - спросила она. - Как дела? Пока не родила?
Тут Варька прыснула на собственную шутку; положительно, на нее было приятно посмотреть.
