Письмо самому себе - страница 24

Шрифт
Интервал

стр.

Но рождённый столь же много раз,
Я лежу с недвижными ресницами
Утомлённых и закрытых глаз.
Умастили миррою и смолами
И скрестили кисти желтых рук,
И на лоб с морщинами тяжёлыми
Мне возложен изумрудный жук.
Путь мой будет над Закатной Бездною –
Оставляю дом телесный пуст:
Наконец-то мне петлей железною
Совершили отверзанье уст,
Ка, двойник, в тысячелетья знойные
Мой иссохший труп обережёт.
Бродят в лужах ибисы спокойные,
Солнце камень мой надгробный жжёт.
БУДУЩЕЕ
У Макса Клингера (начало века, Лейпциг)
Рисунок есть: из узкой, каменистой
Расселины средь скал, – и нет другой дороги,
– Навстречу вам выходит тигр, и дико
Горят его глаза на полосатом лике,
Змеится пасть улыбкою кошачьей:
С прищуром жадных косоватых глаз.
Пушисты лапы, но вонзают когти в камень,
Но мышцы точно сталь под пестрой шкурой.
Он здесь хозяин этих гиблых мест,
И он вас ждет: расселина ведет вас прямо,
И некуда уйти от зверя на пороге.
А знаете название рисунка?
«Die Zukunft» – «Будущее» – Клингер надписал.
МЕРА ВЕЩЕЙ
Мы скоро с километров перейдем
На световые годы и фотоны,
И жизнь пойдет под огненным дождем
На мегасмерти и на мегатонны.
Так, мерою вещей ты назови
Число любое, даже хоть с дробями…
Но как же быть с волнением в крови
И с этими ненужными стихами?
Эритроцитами считают кровь
И алгеброй гармонию поверят.
И так во всех вещах. И лишь любовь
Отчаяньем и ненавистью мерят.
ДРАГОЦЕННОСТИ
Сапфир лазурный – камень веры чистой,
Печальный жемчуг – светлая слеза.
Спокойной дружбы символ – аметисты,
Невинности небесной — бирюза.
Как гений, брызжет яркими огнями
Прозрачный и всецветный бриллиант,
И повторяет мягкими тенями
Его опал, как младший брат – талант.
И радость – золотистый смех топазов,
И рдяно-пламенный рубин – любовь…
— В моем ларце – лишь черные алмазы
С карбункулами, красными, как кровь.
ЛЮБОВЬ
Из-за облачной зыби – луна.
Под луной – за волною волна.
Океан – по-ночному велик.
Отраженный, качается лик.
Океан – как под сеткой металл:
Лунный свет неводов наметал.
Вот и тащит к себе он прилив,
Лунно-белым волну намелив.
Но она ускользает, вода,
И ее не поймать в невода.
И опять одинока луна,
И обманом туманит волна.
УЗОР
Я хочу тебя объяснить
Самому себе и тебе:
Мы с тобой – как двойная нить
В неудавшейся ткани – судьбе.
Переплел неумелый ткач
Сумрак ночи и золото дня.
О, моя дорогая, не плачь:
Он тебя оторвал от меня!
Но еще не брошен челнок
И еще свивается нить:
Это всё – неумелый рок.
Мой бросок – его изменить.
И когда-то выйдет узор:
Сумрак ночи и золото дня.
Будет твой удивленный взор, –
И тогда ты узнаешь меня!
* * *
Так много женщин жгло его огнем
И так оно приучено к ударам,
Что закаленным, кованным куском
Мне холодит в груди оно недаром.
И я теперь спокоен: мне не жаль
Того, что прежде было так желанно.
И твой удар, бессмысленно-нежданный,
Нашел не сердце, а на страже сталь.
ДОМОВОЙ
Он высокий и лунный,
И с глазами как сталь.
Он куда-то засунут –
То ли в глубь, то ли в даль.
Но всплывает из глуби,
Но приходит, как сон.
Это значит, что любит
Одержимую он.
И с нее он не сводит
Лунно-пристальных глаз,
Истончится и входит
В еле слышный приказ:
«Дай войти в твои глуби
Мне дымком-синевой!
Так ведь только и любит
Сам, как дым, домовой!»
БОЛОТО
У болота сбываются небыли,
Из-под жабника вылезут нежити…
А вода – то ль трясина, то небо ли:
Облака отраженные нежатся.
Вот теперь это место прижучилось,
Разопрело на солнце и парится.
А ведь нежить – она-то живучая,
А ведь память о старом не старится!
По ночам побережье зыбучее
Шевелило прогнившею кучею,
Исходило истошными кликами:
Там ходили с зелеными ликами.
А туман обволакивал ватою
Неприкаянных, тонущих с воплями,
И светили огни синеватые
Из воды проступавшим утопленным.
РАЗМАХАЙ
По пустым чердакам,
По углам нежилым
Гонит он паукам
Их мушиный калым.
А потом разойдется, взметнется и пляшет,
И мучными мешками по сумеркам машет.
Так от пыли тогда хоть чихай, не чихай:
Самый страшный из всех – господин Размахай.
А какой из себя?
И не пробуй смотреть:
Над душою скребя,
Будет в четверть и треть
Он в тебя заползать, мельтешить и мотать,
Как белесый заспинный, украдчивый тать.
Так, как будто пустяк: всё чихун да смешки,
Ан, глядишь, ты и сам – как мучные мешки.

стр.

Похожие книги