Был мир как обшлаг брандмейстера:
Красное с золотом пополам
На фоне кромешной тьмы,
Склеенный лавовым клейстером
Из огненных орифламм.
А мы
На совсем минеральной ступени
Предавались космической лени.
Даже ангелы были растенья.
Но, архангелом мучим,
Орал минерал
И карабкался к огненным кручам.
Это – первый эон. А в хвосте – еще шестеро.
Был мир как мечта брандмейстера.
Всё пошло хорошо: наслоялись грузно периоды;
Поглядишь: тилозавра выудит
Из морей какой-нибудь бронтозавр.
А не то – с гиппогрифом выедет
Неподкованный ражий кентавр.
Но потом появился некий,
Имеющий узкий лоб.
Расплодился в щелях, как клоп, –
Съедобный, – от смерти отнекивался
И портил хороший космос:
Сначала в горилловых космах,
Потом – без штанов, но в тогах,
Потом – в штанах, но без тог.
Таща себе на подмогу
Всё, что зацапать мог.
И вот, без особого плана,
Уверяя, что сам с усам,
Трефовою мастью аэропланов
Козыряет по небесам.
Но, с мудростью агнца и кротостью змия,
Не видит, что всё это – зря,
Тонкой и пламенной стихии,
Из которой создан, не зря.
– Оттого, что текут эоны,
Для нас неслышно звеня,
И, как было во время оно,
Притекут пред Лице Огня.
