Но черный ветер в окна машет
И ночью плачет и зовет.
Тогда грядущую потерю
Определяет сердцу рок,
Но сердце бьется и не верит,
Пока не наступает срок.
Ведь ты случайно сам забудешь
Плотнее притворить окно,
И ты нечаянно разбудишь
Слепых причин глухое дно.
И слишком тонкой нитью свяжешь
Ты створки ставень за окном.
А нить того, что будет, та же,
Тонка и связана узлом.
И он ворвется, ветер колкий,
И хлопнет рамой, дернет нить…
Игрушки хрупкой нет. Осколков
Не собирай: не починить.
Воды холодного света
С силою бьют с вышины.
Льется в мансарду поэта
Синяя зелень луны.
Вот уж ты больше не юный.
Вот отлюбил и затих.
Холодом осени лунной
Светит оброненный стих.
День или год понемногу
Канут, пройдут, – не вернуть…
Длинной, пустынной дорогой
Виден твой пройденный путь.
Сон о чужом человеке –
Прошлое. Это не ты.
Что растерял, то навеки
В лунных полях пустоты.
Это – безжалостность света
Полной осенней луны
Льдом, засветившимся где-то,
Льется в окно с вышины.
Я видел странный сон: в пещере,
В зеленоватом сумраке, цвели
Седого инея изогнутые перья
И ледяные хрустали.
Как свет луны молочно-синий,
Как зелень бледная морских глубин,
Холодной музыкой огней в аквамарине
Струились переливы льдин.
И в тишине из подземелий
Оранжевым и острым языком
Вздымался и плясал, как в бешеном весельи,
Немого пламени излом.
Я заблудился в запредельных странах,
И мной, безвольным, овладели сны.
И я увидел в прорванных туманах
Пустую даль безрадостной страны.
С безжизненным отливом тусклой стали
Катила воды мертвая река.
Скупые слезы медленно роняли
Усталые седые облака.
Я знал, что солнце никогда не брызнет
Над спинами нагих и плоских скал.
И понял я: твоей бесцельной жизни
Течение в пространствах я видал.
Я видал удивительный край –
Оглушительно-радужный рай:
Водопады и пропасти, алый туман.
Переливы торжественных фата-морган.
Как комет бирюзовых хвосты.
Перекинуты были мосты,
И по ним, как по звонкому синему льду.
Я, мерцая, скользил со звезды на звезду.
От сверкающих радостных дуг
Возникал ослепительный звук.
Каждый цвет волновался, струился и пел,
Каждый звук был подобием огненных тел.
И текли, и журчали года,
Как в реке незаметно вода.
Эту смесь алкалоидов я изобрел.
Это был только шприца короткий укол.
В подземной железной завелся вампир,
Ухмылялся в небритую бороду:
– Ну, и если когда пропадет пассажир,
Так и кто их считал там по городу?..
Средь подобных себе был в повадках новатором:
Не боялся толпы, залезал под вагон,
Чтобы скрыть, кто такой, вентилял в стрекотаторе
И железным визжал, набирая разгон.
Раз завелся, то, значит, так просто не выживешь:
Это он, нагружаясь на плечи, как кладь,
На стене оставляет разводами рыжими
Уговоры о том, как смертельно устать.
Подколесная тень, кувырком, схожий с крысой сам,
За тобой он – под ноги, вдогонку, в пыли…
Ты, усталый, приходишь домой. Но ты высосан,
Как и прочие – те, что его завели.
Апрель гудит охрипшим басом,
Аккомпанируя себе
На водосточной, час за часом.
Звенящей жалобно трубе.
Зернистый снег гниет за домом,
Питая лужу у крыльца.
Но непреложная истома
В свистках влюбленного скворца.
И скоро будет шум зеленый
И буйной вишни молоко:
Увы, обман определенный,
Что жить приятно и легко.
Сначала грубые куски
В изломах тускловато-сизы.
Но пламя лижет им виски
И под котлом их дразнит снизу.
И вот, сверкает, рождено,
И радугой играет в зное
Из мира черного окно,
Великолепно-смоляное.
Газетчику захватит аль
Всемирно-едким нафталином:
Се, улиц летних царь, асфальт,
Стекает тягостно и длинно.
Был ветер пес. А осень-мясничиха
Дорезала и клены, и закат.
Подвыв, кидался ветер лихо
С полей наскоком в гиблый сад.
Свисали с сучьев красные лохмотья,
И сизым мясом блекли облака.
Сцедила кровь: конец работе.
А псу бы лужи долакать.
Листве догнить. Сметет тупая сила
Ее в промозглый, плесневый подвал.
Ушла. И лампу погасила.
А ветер сучья оглодал.
В отчаяньи холодными руками
Рвет ветер волоса земли – леса.
А из-под туч, тяжелых, точно камень,
Как плач, гнусят вороньи голоса.
Был снег как снег. Но, оттепель устроив,
Ни удержу не зная, ни границ,
Зима перестаралась вдвое, втрое
И, захлебнувшись, пала ниц.
