Пища Богов - страница 8

До этого момента я пользовался терминами “стиль партнерства” и “стиль владычества” без объяснений. Этими полезными терминами я обязан Риане Эйслер и весьма серьезному пересмотру истории в ее книге “Кубок и клинок”. / Riane Eisler, The Chalice and the Blade (San Francisco: Harper amp; Row, 1987)/ Эйслер развивает концепцию, согласно которой “партнерские” модели общества предшествовали “владыческим” формам социальной организации, а впоследствии конкурировали с ними и были ими сокрушены. Культуры владычества иерархичны, патерналистичны, материалистичны, отличаются господствующим положением мужского пола. Эйслер полагает, что напряженность между организациями, основанными на партнерстве и организациями, основанными на владычестве, а также крайний экстремизм модели владычества ответственны за наше отчуждение от природы, от самих себя и друг от друга.

Эйслер дает блестящий анализ того, как на древнем Ближнем Востоке возникла человеческая культура и переходит к описанию политических дебатов о феминизации культуры и необходимости преодоления шаблонов мужского доминирования при создании культуры жизнеспособной. Ее анализ “половой” политики выводит уровень дебатов за пределы крикливого восхваления или порицания древнего “матриархата” или “патриархата”. В книге “Кубок и клинок” вводятся понятия “общества партнерства” и “общества владычества”, и на основании свидетельств памятников археологии показывается, что на огромных пространствах и в течение многих веков партнерские общества древнего Ближнего Востока обходились без войн и переворотов. Войны и патриархат пришли с появлением ценностей владычества.

Наша культура, отравляющая себя ядовитыми побочными продуктами индустрии и эгоцентристской идеологией, является несчастным наследником позиции, свойственной владычеству, согласно которой изменения сознания путем потребления тех или иных растений или веществ почему-то ошибочно, онанистично и антисоциально. Я же докажу, что подавление шаманского гнозиса с его опорой на экстатическое растворение “эго” и настаиванием на таком растворении лишило нас смысла жизни и сделало врагами планеты, самих себя и своих внуков. Мы убиваем нашу планету ради того, чтобы сохранить в неприкосновенности упорные претензии, присущие культурному стилю владычества “эго”.

Время перемениться.

Раонги тихо сидел в угасающем свете огня. Он чувствовал, как тело изгибается глубоко внутри, напоминая своими изгибами картину глотания у угря. Когда мысль эта у него оформилась, в затемненном пространстве за закрытыми веками послушно возникла голова угря, но великоватая и омытая голубоватым светом.

В ответ на эти голоса затемненное пространство за медленно вращающимся образом угря наполнилось искрами; волны света вздымались все выше и выше в сопровождении какого-то нарастающего рева.

“Это – первая мариа”. - Этот голос принадлежит Манги – старшей шаманке селения Ярокамена. – “Она сильна. Так сильна”.

Манги безмолвствует, пока видения исчезают над ними. Они на краю Вентури – мира реального, голубой зоны. Шум падающего дождя снаружи неузнаваем. Шелест сухой листвы смешивается со звуком далеких колоколов. Звон их кажется больше похожим на свет, чем на звук.

До сравнительно недавних пор практика Манги и ее уединенного амазонского племени была повсюду типичной религиозной практикой. Лишь в последние несколько тысячелетий теология и ритуал перешли к более сложным, но не всегда более полезным формам.

Перед прибытием в начале 1970-х годов в верховья Амазонки я провел несколько лет в странах Азии. Азия – это место, где песчаный ландшафт устлан разбитой скорлупой брошенных религиозных онтологии и словно выскобленными песком панцирями скарабеев. Я объездил Индию в поисках чудесного. Посетил ее храмы и ашрамы, джунгли и горные пристанища. Но йоги – пожизненного призвания, мании немногих наставляемых и аскетов – оказалось недостаточно для того, чтобы повести меня к тем внутренним ландшафтам, которые я искал.