Вскоре после этого я, по ходатайству учителя средних классов, был помещен в приют для детей, подвергающихся жестокому обращению, и там начал рисовать. Сначала не рисовал ничего, кроме узкой тропинки в ночи. Раньше я тебе об этом не рассказывал…
Кавасима опустил голову: Йоко взяла его за руку и сжала ее.
Поженились они через год и восемь месяцев после встречи на Гиндзе. Йоко сказала своим родителям, что из-за убеждений, которые разделяет и ее жених, она не хочет устраивать никакой свадебной церемонии, и те неохотно согласились. Но дело было не в убеждениях. Она знала, что Кавасима не может простить свою мать и младшего брата, и не хотела ставить его в неловкое положение.
— Я провел в приюте больше двух лет, — продолжил Кавасима, — а потом стал жить с бабушкой по отцовской линии. Когда закончил школу, мать, сам не знаю почему, пришла просить у меня прощения. Конечно, это было очень эгоистическое покаяние, тем не менее извинение. Потом она спросила: «Ты прощаешь меня? Ты прощаешь свою мать?» Я машинально кивнул, а затем вдруг что-то вспыхнуло во мне. и я ударил ее по лицу со всего маху. Это был единственный раз в жизни, когда я ее ударил.
Кавасима не спорил с решением Йоко оставить работу. Он с самого начала решил поддерживать ее во всем, что она для себя решит. Он не высказал никаких возражений и когда она сказала, что хочет завести ребенка. Сослуживцы часто поддразнивали его: как, мол, он изменился после женитьбы, как повеселел. «Что такого замешивает в свой хлеб Йоко-сан?» Он сам не знал наверняка, изменился он или нет. Но с тех пор как он встретил Йоко, и особенно со дня. когда они решили — по ее предложению — пожениться, порочный крут ненависти к себе понемногу начал разрушаться. Ни разу не был он переполнен прежним ужасом, прежней паникой — даже тогда, когда родилась Ри и он впервые держал ее на руках. Ни разу — вплоть до той ночи десять дней назад.
Прежняя умственная и эмоциональная пытка, когда не можешь выдержать состояния одиночества, хочешь, чтобы кто-то был рядом, но приходишь в ярость, когда некто к тебе подходит, боишься, что, если он приблизится, произойдет то, о чем и сказать нельзя, так что в конечном счете страх от этого становится невыносимым, а одиночество — единственным выходом, возвращалась, кажется, на крути своя.
«Десять дней, десять ночей назад», — бормотал себе под нос Кавасима, направляя свет лампы на стол. Там были разложены тридцатипятимиллиметровые слайды, которые он взял из архива компании. Эти снимки предназначались для постера джазового фестиваля в Иокогаме, но ни один из них не имел ничего общего с джазом. Это была его обязанность — подбирать изображения, не имеющие прямого отношения к предмету. Когда в Кюси открылся первый скай-слоп фестиваль в закрытом помещении, постер с надписью «В самый-самый первый раз» и изображением целующихся мальчика и девочки стал лучшим среди всех, представленных другими агентствами, а он сделался новой знаменитостью в офисе. Для джазового фестиваля Кавасима приготовил фотографии чернокожих и белых манекенщиц 1940-х годов. Все девушки, полногрудые красотки с широкими улыбками, или лежали на песчаных пляжах, или купались в бассейнах, или прогуливались под зонтиками, или пили коктейли на террасах.
Но сейчас думать о подобном было невозможно.
Десять ночей назад он был в ванной с дочкой — только что закончил ее купать. Он передал ее Йоко, которая стояла с махровым полотенцем наготове, и потянулся к крану, оставив дверь ванной полуприкрытой. Йоко вытирала девочку, что-то шепча ей на ухо, и он знал, что улыбается им. А затем неожиданно некая мысль пронеслась в его мозгу — скулы дернулись и одеревенели.
«Но ведь я никогда не ударю этого ребенка ножом для колки льда. Правда?»
Мгновение он сам не был до конца уверен в том. кто именно находится в этой ванной. Йоко просунулась в дверь и увидела, что с ним что-то неладно, но непонятно что.
— Масаюки! Масаюки. что случилось? Что с тобой? — Она звала его несколько раз, пока он наконец не очнулся.
— А, мы еще здесь? Кажется, у меня галлюцинации… — Он уставился на жену и ребенка, а по его коже, несмотря на то что по ней стека-ля теплая вода, бежали мурашки.
