Когда униженные мальчики предстали перед свободным как птица Фабианом, тот презрительно сузил глаза:
— Так вам и надо, салаги! Нечего отпрашиваться!
И, хитро подмигнув им и засунув руки глубоко в карманы, важной походкой направился к гавани. Проходя мимо будки жестянщика, он швырнул камешком в черного кота, а поравнявшись с кафе трезвенников, сунул два пальца в рот и свистнул в ухо сгорбленной старушке с такой силой, что она онемела от страха и потом долго грозила ему вслед зонтом, пока Фабиан, этот обаятельный хулиган, не исчез за поворотом.
И вот Георг снова стоял, облокотившись об ограду, и его маленькое сердце разрывалось от обиды и ненависти. Никогда он не чувствовал себя таким беспомощным и несчастным. Как хотелось ему сейчас подложить бомбу под тетку Леонтину или утопиться в бочке с водой, чтобы досадить ей!
У ворот послышались голоса. А, это члены городского суда Энел и Гренандер. Здоровенные некрасивые типы показывали пальцами на дом и о чем-то говорили.
Из-за угла дома маляров показался лектор Борелиус. Он шел, держа руки за спиной, с сигарой в углу рта. Лектор Борелиус был старый ученый муж, одинокий и такой неразговорчивый, будто дал обет молчания. Он рассеянно поздоровался с судьями и хотел было обойти их стороной, но не тут-то было, те громко — лектор был глух — закричали:
— Добрый день, брат Борелиус, ты слышал про это свинство?
— Гм, гм.
— Он слишком скуп, чтобы завести заместителя, а сам не может доплестись до суда. Ничего себе бургомистр достался нам.
— Теперь мы будем заседать у него в гостиной. Недурно придумано!
— Гм, гм.
— Он сидит и вершит суд за тем же столом, за которым играет в виру[5]. Превосходно!
— Не хватало, чтобы он сказал «вини» вместо «виновен» или «треф» вместо «штраф». Скандал да и только!
— Гм, гм.
— Только бы чертов «Курьер»[6] не пронюхал про это, а то будет мизер. Проклятые писаки!
— Гм. До свидания.
Лектор побрел дальше, такой же одинокий и молчаливый. Судьи юркнули в ворота.
Отец Георга был редактором «Курьера», и последняя фраза взволновала мальчика. Но он решил поразмышлять над этим после, а сейчас самым важным была услышанная им новость. Он сел рядом с Эриком.
— Слышишь, у нас дома будет заседать суд.
— И жуликов туда приведут? — спросил Эрик со страхом и восторгом.
— Должны привести, а то кого же они будут судить? Гляди, гляди!
Эрик вскочил и, вытянувшись как солдатик, во все глаза уставился на улицу. По ней шла в самом деле подозрительная компания во главе с полицейским Блумом. Блум и тюремный надзиратель вели какого-то человека. Замыкала шествие целая стая ребятишек. Процессия вошла во двор и направилась к кухонной двери.
— Жулик, — прошептал Эрик и крепко схватил Георга за руку, — жулика ведут.
— Да это же Никандер! — воскликнул Георг.
Это был их приятель вермландец[7] Карл Юхан Никандер — добродушный вдовец и верный старый обитатель полицейского участка. Обычно веселый и хмельной, сегодня он был трезв и шел, понуро опустив голову. В его полузакрытых глазах затаилась тоска. В порыве жалости Эрик крикнул, держась на всякий случай на расстоянии:
— Когда пойдем уклейку ловить, Никке, дружище?
— Наверно, придется подождать, — виновато пробормотал Никандер и неопределенно пожал плечами.
Блум рявкнул на Эрика, и того будто ветром сдуло, а когда Георг хотел проскочить вслед за суровым конвоем, путь ему преградила тетка Леонтина, внезапно выросшая в дверях кухни.
— Домой до обеда не приходите, — приказала она. — Нечего любопытничать. И чтобы никаких проказ!
Вконец расстроенный, Георг ходил вокруг клумбы и с отчаянием думал о том, как узнать, что творится в гостиной.
— Может, лучше нам пройти по другой лестнице и попробовать пробраться на чердак? — предложил Эрик.
Но Георг и слушать не хотел: на чердаке висела трапеция мальчиков, там же у них были все химикалии и клетка с белой мышкой. После долгих раздумий блестящая идея пришла ему в голову. Он вспомнил об окнах гостиной, которые выходят на улицу, и тихо прокрался к ним. Жалюзи были спущены, а форточка приоткрыта. Георг забрался на оконный выступ и прильнул ухом к форточке.
