— Бедный старый Нэд, — пробормотал Бловерпул. — Что бы ты сказал, увидев своего сына?
— Он благословил бы меня, — гордо сказал республиканец, — благословил бы за то, что сражаюсь против тирании и несправедливости, сражаюсь так, что лорды назначили приз за мою голову. Разбойник, мятежник! О, они называют так всякого, кто отважился порвать цепи. Это — старая песня, которая поется уже много столетий. Я шотландец, и у меня в крови ненависть к Англии. Впрочем, что мне мое происхождение? Я — американец! Мои тело и душа без остатка принадлежат моему новому отечеству. Да, я хочу заслужить свое новое гражданство, хочу, чтобы мое имя знали все, чтобы в Лондоне им пугали детей.
Говорил он это радостно улыбаясь, но с такой убежденностью и силой в голосе, что никто не осмелился ему возразить. Вдруг он повернулся к обеим женщинам и дружески взял их за руки.
— Мэри Бловерпул, — сказал он, — да, это вы, ваше доброе лицо не изменилось. Частенько отрезали вы бедному Полу кусок хлеба, когда он был голоден, частенько утешали его, когда он горевал, что нет у него матери. И ты, Молли, которую я так часто носил на руках, которая плакала по мне, когда я уходил, которой я обещал вернуться, когда стану большим и богатым! Я здесь, Молли, и думаю, что мистер Уиллби не будет возражать, если я сдержу свое слово.
— О, сударь, сударь! — боязливо сказала Молли, взглянув на Ральфа Сортона, который растерянно уставился в окно с приникшими к нему с той стороны, одна страшнее другой, физиономиями.
Уиллби начал было потихоньку пятиться к двери, намереваясь, должно быть, незаметно ускользнуть, однако Пол Джонс сразу раскусил его замысел.
— Не делайте глупостей, — сказал он, — дом окружен моими людьми, уйти вы не сможете, даже не пробуйте. Считайте, что я взял вас в плен, сударь, и с большим правом, чем только что вы пытались взять меня. Жизнь я вам гарантирую, но стоит вам шагнуть за порог, и я не поручусь за вашу судьбу.
— И что же вы требуете от меня? — с дрожью в голосе спросил купец.
— Об этом мы еще потолкуем, — ответил Джонс. — Мой старый друг, — сказал он, обращаясь к молчащему Бловерпулу, — у меня к вам просьба, в которой, уверен, вы не сможете мне отказать: вы должны посетить меня на борту “Охотника”, который стоит на якоре у самого мыса, дожидаясь утра. Здесь после всех этих событий я вас оставить не могу. И не из боязни предательства, а лишь ради собственной вашей безопасности.
— Хочешь утащить нас в Америку, Пол, а может даже и продать в рабство? — испуганно спросил Бловерпул. — Хочешь погубить старого друга своего отца?
— Скорее погибну сам, — весело сказал Джонс. — Клянусь, завтра же вы будете свободны. Мэри, Молли, ваша служанка и Ральф Сортон должны пойти с вами.
— А если я не хочу? — упрямо буркнул Ральф.
— Он не хочет! — рассмеялся капитан. — Вы шутите, мистер Сортон. Ни один человек не сказал еще: “Я не хочу”, — если Пол Джонс ему приказывает: “Вы должны!”. Идите, считайте, что делаете это ради хорошей компании. Теперь-то вы мне, надеюсь, не откажете?
Затем он подошел к окну, раскрыл его и сказал:
— Войди, Дэвид!
Спустя секунду шестифутовый матрос, чью покрытую буйной растительностью физиономию Молли увидела сквозь стекло, стоял уже в комнате, вытянувшись как свечка перед своим начальником.
— Этих людей, — сказал Джонс, — доставить на борт “Охотника”. Ни один волос не должен упасть с их голов. Пусть будут в моей каюте, пока я сам не приду.
— Всех забирать, капитан? — спросил Дэвид.
— Кроме этого господина, который должен показать нам дорогу через Уайтхевен к форту, — ответил Джонс, кивая в сторону дрожащего купца.
— Тогда вперед, марш! — скомандовал Дэвид.
— О! Пол Джонс, — воскликнула совершенно спокойная до этой минуты Мэри, — такова-то цена твоей благодарности?
— Пол Джонс, — запричитал Бловерпул, — в чем мы провинились перед тобой, что ты волочешь нас из надежного жилища в море, где мы можем погибнуть?
Республиканец протянул руку Молли и тихо сказал:
— Ты спокойна, Молли? Ты доверяешь своему другу? Верь ему, он хочет сделать тебя счастливой, и да благословит тебя господь!
