[d] Мне юлящие, льстивые речи.
[Моты и кутилы]
И снова слово взял Ульпиан: "Любезные друзья! Какая поварская утварь используется на кухне [164b]? Ведь в рассказе об аркадских пирах о ней говорилось, как о предмете, достойном упоминания [149а]. И с чем связано выражение "распутный дом" (τὸ α̉σώτιον) [164а]? Я знаю, конечно, о знаменитых мотах; одного из них упоминает в "Девушке с Книда" Алексид [Kock.II.333]:
В два года Диодор (уж эта бестия!)
В мяч округлил отцовское имущество:
Так он сжевал его стремительно.
В "Федре" же он пишет [Kock.II.387; ср.58а]:
[e] "Едва ли" ты сказал? Пресветлый Гелиос!
Малыш Эпихарид добро отцовское
В пять дней скатал и округлил стремительно,
Как мячик.
60. И Ктесипп, сын Хабрия, дошел в мотовстве до того, что ради своих прихотей продал камни с отцовского памятника, на сооружение которого афиняне потратили тысячу драхм. Дифил, во всяком случае, в "Заупокойных жертвах" пишет так [Kock.II.552]:
Фэдим! Когда бы не был другом мне Ктесипп,
[f] Сын Хабрия, я внес бы, как мне кажется,
Закон небесполезный, чтобы памятник
Его отца закончить хоть когда-нибудь,
По камню добавляя каждый год туда,
По камню, и большому, и дешевому,
Чтоб впору было на телеге вывезти.
Тимокл в "Демосатирах" [Kock.II.452]:
Сын Хабрия Ктесипп и то не бреется
Три раза в день, а уж на что сияет он -
(166) Не средь мужчин, хотя бы между дамами.
И Менандр в "Гневе" говорит о нем [Kock.III.105]:
И я, жена, был юн, да только в юности
Не мылся в день пять раз; теперь - пожалуйста!
Хламиду не носил - теперь ношу ее,
Не умащался - ныне умащаюся.
Вот я покрашусь, волосы повыщиплю,
И буду я, клянусь, не человек - Ктесипп!
[b] Совсем как он, проем не только землю я,
Но даже камни все проем могильные.
Пожалуй, именно из-за его мотовства и разврата Демосфен умолчал о нем в речи "[Против Лептина] об изъятиях" [20]. Кто промотал отцовское достояние, тех следует наказывать так, как говорит Менандр [в "Судовладелеце", Kock.HI. 102]:
О, мать-земля! Для человека умного
Какое ты бесценное сокровище!
[c] Пусть промотавший отчее имение
Вовеки только по морю и плавает,
Ногой на сушу не ступив, пусть чувствует,
Что он имел и потерял по глупости!
61. Был еще мот Пифодел, о котором упоминает в "Тирренце" Аксионик [Kock. III. 102]:
А вот и Пифодел, "танцором" прозванный,
К нам приближается, а по пятам за ним
Плетется Фига, пьяная тимпанщица,
"Иссохшая и палками забитая".
[d] Мота Полиевкта высмеивает в "Терее" Анаксандрид [Kock.II. 156]:
- Ты будешь зваться Петушком.
- За что, скажи
Богини ради Гестии? За то ль, что я,
Как Полиевкт, проел добро отцовское? -
Конечно, нет; а потому что ты, самец,
Был самками заклеван.
Феопомп в десятой книге "Истории Филиппа" [FHG.I.293] (некоторые отрицают подлинность последней ее части, где речь идет об афинских демагогах) пишет, что мотом был и демагог Эвбул. Дословно это место звучит [e] так: "Даже тарентинцев превзошел он в мотовстве и жадности: те были всего-навсего невоздержны в своей страсти к пирушкам, тогда как он постоянно расходовал [на это] деньги афинян, даже предназначенные на плату наемникам. А вот демагог Каллистрат, сын Калликрата, - продолжает он, - хотя тоже не знал меры в развлечениях, но радел о государственных интересах". Далее, рассказывая в пятьдесят второй книге "Истории" о тарентинцах, он пишет так [FHG.I.322]: "Город Тарент чуть ли не каждый месяц приносит в жертву быка и устраивает угощения на общественный счет; народ же всё время проводит в компаниях за чашей вина. [f] оправдываются тарентинцы примерно так: тогда как все остальные люди в своих трудах и промыслах только собираются жить, они среди развлечений в своих компаниях не готовятся жить, но уже живут".
62. Как проматывал жизнь царь Филипп со своими товарищами, пишет тот же Феопомп в сорок девятой книге "Истории" [FHG.I.320]: "После того как Филипп стал обладателем неслыханных богатств, он не просто их (167) быстро потратил, нет, он спустил их, бросил на ветер. Как сам он был никуда не годным хозяином, так и его окружающие. Попросту говоря, никто из них не умел вести хозяйство, живя просто и скромно. Виновником этого был сам Филипп: ненасытный в стремлении к роскоши, он и брал и раздавал добро с одинаковой легкостью: у него, воина, не было времени подсчитывать доходы и траты. К тому же его товарищи, устремившиеся к [b] нему со всех концов земли, - одни были местные, другие из Фессалии, третьи из остальной Эллады - подбирались не по достоинствам; напротив, сколько ни было среди эллинов или варваров распутников, мерзавцев и наглецов, почти все они, собравшись в Македонии, назвались товарищами Филиппа. Да и окажись там человек иного склада, в водовороте македонской жизни он быстро бы уподобился остальным и перенял их привычки. Как войны и походы, так и [мирная] расточительность жизни не только [с] пробуждала в них непристойную наглость, но и доводила до распутства, почти разбойничьего".
