– Он был женат? – удивилась Света. Она этого не знала.
– А… – махнула рукой Лера. – Надо было думать раньше.
– А дети есть?
– Дети есть, – Лера кивнула и погрустнела. Она, кажется, уже немного перебрала, хотя они вроде только по бокалу-то и выпили. Возможно, что она начала еще до прихода Светланы. Или так упало на голодный желудок. Лера практически никогда ничего не ела, только курила и пила. Кофе – чашек по шесть в день, сигарет – дорогих, тонких, привезенных специально для нее откуда-то чуть ли не из Китая, – по пачке. А есть она не любила и боялась. Так что конфеты из швейцарского шоколада и настоящий хамон – все эти чудеса высокой кулинарии достались Светке.
– Слушай, а это из чего? – заинтересовалась она, откусив кусочек невероятно упругого мяса со своеобразным вкусом.
– О, это из особых испанских свиней, которые питаются исключительно желудями пробкового дуба.
– А сколько же это стоит? – не удержалась Лера.
– Пять с половиной тысяч за кило, – с готовностью поделилась Лера.
Хоть она и выросла в приличной семье (папа – известный на всю Тверь хирург, мама, соответственно, его жена), а как-то по ходу жизни утратила частично свое прекрасное воспитание. Она была как раз из тех, кто с удовольствием оставит ценник на подарке, чтобы все знали, как и на чем она не экономит. И на любые такие вопросы была готова ответить в любой момент.
– Пять тысяч? – ахнула Света.
– Пять с половиной, – уточнила Лера, довольно улыбаясь.
– Даже я не стою пять с половиной штук за кило! – вымолвила Света и посмотрела на хамон другими, если можно так выразиться, глазами. С уважением, что ли. – Все, теперь я не смогу съесть больше ни кусочка.
– Кушай-кушай, что ты. А впрочем, сейчас пойдем париться, а перед этим делом наедаться все равно нельзя. Потом дотрескаешь.
– Я вот не понимаю, как вам разрешили сделать парную в жилом доме?
– Еще бы кто кого спрашивал, – фыркнула Лера возмущенно.
Когда она звала Свету в баню, та сначала подумала, что они поедут куда-нибудь. В какие-нибудь Сандуны или еще какой банный комплекс. Она даже подумывала отказаться, потому что раздеваться в публичном месте… фу, неудобно. Света с некоторых пор стеснялась своего тела, не любила смотреть на него в зеркало, а от мысли, что его увидят совершенно посторонние люди, вообще приходила в негодование. Отметки возраста, к которым она оставалась глуха в течение долгого времени, вдруг в какой-то момент так резко и необратимо проявили себя, что не замечать их теперь было очень сложно.
Однажды, стоя дома перед зеркалом, примеряя новое, только что купленное по случаю платье, Светлана вдруг обнаружила, что не узнает себя. В зеркале напротив нее стояла невысокая грузная женщина, втиснутая в бежевое трикотажное платье, которое, надо признать, совершенно ей не шло, требовало фигуры более летящей, прямой, стройной, высокой. Она смотрела на эту женщину или даже, скорее, гражданку, как ее называли в очередях, и не понимала, кто это перед ней. С проседью в волосах (откуда она-то взялась у нее), с несколько обвисшей, выкормившей двоих детей грудью, с толстыми коленями, в полуботинках на низком удобном каблуке, с сильными мышцами рук и широкими шершавыми ладонями – незнакомке можно было дать лет сто, наверное, или, по крайней мере, пятьдесят.
Светлане еще не исполнилось и сорока, а если быть точной, было ей тридцать восемь лет, и она была совсем еще не старой. К примеру, всякие голливудские звезды, Николь Кидман или Деми Мур, были куда старше ее, однако считались самыми что ни на есть секс-символами. И при одном взгляде на них можно было понять – почему.
Светлана же смотрела на себя с таким ужасом, как будто увидела в зеркале не свое усталое, до последней морщинки знакомое лицо, на которое привыкла натыкаться в любых отражающих поверхностях, а ядовитую змею. Вдруг впервые она с ледяной ясностью поняла, что и она – смертна и что жизнь утекает между пальцев. И что-то уже утекло безвозвратно, потому что той девочки, которая с легкостью бегала по этажам, всем улыбалась и нравилась себе в зеркале, – ее больше нет. И не будет. Она еще чувствовала себя этой девочкой, но уже не видела ее. А ту поношенную даму, которая теперь смотрела на нее испуганным взглядом, – она не знала и, что еще более важно, не хотела знать. И весь последний год Светлана старалась обходить стороной все места с зеркалами, как вампир, стремясь выходить из своей берлоги только туда, где зеркал не было вовсе. И уж точно Светлана не хотела бы раздеваться на публике. Единственная баня, в которой она могла чувствовать себя более-менее неплохо, – ее собственная баня на даче, но зимой она туда почти никогда не выбиралась. Так что идея идти куда-то, да еще с Лерой, совсем не радовала. Однако выяснилось, что не все так страшно, как кажется. Лера сделала баню прямо у себя в квартире.
