Итак, решение третьей задачи – установления государственных рубежей – оказалось самым сложным и долгим, сопровождалось большими людскими (по официальным данным, безвозвратные потери польской армии в 1918 – 1921 годах составили более 50 тысяч человек, не считая жертв среди гражданского населения) и материальными потерями, особенно на восточных землях, были испорчены отношения с большинством соседей (исключениями были Румыния и Латвия), а в августе 1920 года казалось, что Польшу спасли только чудо и заступничество Девы Марии. Совершенно беспредметными являются рассуждения о том, нельзя ли было добиться этой же цели другими средствами. Более важным представляется другой вопрос: что этот нелегкий период значил для самого Пилсудского?
Жизнь еще раз опровергла его очередной глобальный план, на этот раз надежного обеспечения безопасности польской восточной границы. Фактически Пилсудский реализовал здесь инкорпорационную программу Дмовского и национальных демократов, но своими, рассчитанными на осуществление федеративного плана, средствами. Вместо дружественных, благодарных Польше за помощь Украины и литовско-белорусской федерации соседями Второй Речи Посполитой стали враждебные ей советские республики, с декабря 1922 года объединившиеся в СССР, и не менее враждебная Литва. Политика «свершившихся фактов», которая позволила Польше включить в свой состав ряд территорий на западе и востоке, породила у соседей стойкое убеждение в непредсказуемости и коварстве польского руководства, особенно Пилсудского, и конечно же скрытое желание реванша. Пилсудский это прекрасно понимал. Не случайно он в новогоднем приказе по армии от 31 декабря 1920 года подчеркивал, что Польша окружена неприятелями, которые только и ждут момента ее слабости, чтобы вновь напасть на нее.
Но и сам маршал оказался невольной жертвой своей восточной политики. Свитальский зафиксировал в дневнике, что Пилсудский, в отличие от политических партий, убежденных, что после Рижского мира Польша на много лет обеспечила свою безопасность, полагал, что советское руководство, столкнувшись с внутренними трудностями, попытается преодолеть их с помощью военных приготовлений и инсценировки различных диверсий в Западной Белоруссии и Западной Украине. Поэтому он был сторонником последовательного укрепления армии, вывода ее из-под контроля сейма и полного подчинения своей воле[188]. В этом же крылась причина его не самых доверительных отношений с французскими военными. Для них Польша нужна была главным образом как союзник в противостоянии с Германией, а Пилсудский хотел видеть Францию в качестве силы, поддерживающей Варшаву в противостоянии с Москвой. Это со всей наглядностью проявилось во время визитов в Польшу в 1923 году, в бытность Пилсудского начальником Генерального штаба, маршала Фоша и английской военной делегации.
Кроме того, успешное соперничество не то что на равных, а с позиции более сильного с двумя соседними, в тот момент крайне ослабленными державами – Германией и Россией, – породило у части польского политического класса, особенно у маршала и его сторонников, убеждение, что Польша – это держава, к мнению которой все должны прислушиваться. И это лестное, но крайне опасное заблуждение со временем будет только усиливаться, даже тогда, когда Германия и Россия восстановят и многократно увеличат свой экономический и военный потенциал, опередив Польшу по всем показателям мощи государства.
Наконец – и это имело важнейшее значение для дальнейшей политической карьеры Пилсудского – ему так и не удалось поправить свой имидж в глазах влиятельных политических сил в стране, особенно национальных демократов и их союзников. Более того, ряд его действий на востоке, приверженность военным средствам решения возникающих здесь проблем охладили отношение к нему ряда видных деятелей Польской социалистической партии, особенно тех из них, кто пришел в партию уже после того, как Пилсудский стал от нее отдаляться. При отсутствии собственной партии это сужало возможности маршала влиять на парламент в нужном для себя направлении, и это в тот момент, когда на первый план выходил вопрос о политическом устройстве страны и месте в нем его самого.
