Усмиренных бунтовщиков закрыли в камерах. Но когда выяснилось, что трое из них, в том числе и Цейтлин, отсутствуют, политические объявили голодовку протеста. Лишь на третий день, когда двое из отсутствующих соединились со своими товарищами, а третий, как оказалось, был уже отправлен к месту ссылки, восстановилось спокойствие.
Этот эпизод, известный от самого Пилсудского, более или менее подробно излагают почти все биографы. Среди сопутствующих этому рассказу комментариев есть самые разные, естественно, все позитивные для образа их героя. Но почему-то никто не обращает внимания на то, что, видимо, к этому времени молодой ссыльный поляк уже достаточно близко сошелся со своими коллегами по несчастью, которые принадлежали к самым разным национальностям. Это не значит, что он стал интернационалистом, но в последующей жизни ему всегда были чужды фобии на национальной почве. Он не был ни русофобом, ни антисемитом, каким его пытались и до сих пор пытаются представить многие политические оппоненты.
6 декабря 1887 года состоялся суд над взбунтовавшимися ссыльными, приговоривший Пилсудского как несовершеннолетнего к трем месяцам тюрьмы[6]. Позже, по протесту прокурора, приговор был пересмотрен, и срок заключения удвоили. Пилсудский отбывал это наказание уже в Киренске, с ноября 1888-го по апрель 1889 года, причем не в неприспособленном к зиме арестантском доме, а в тюремной больнице, где он исполнял обязанности писаря.
13 декабря ссыльного на санях отправили в Киренск, куда он прибыл спустя десять дней, в канун сочельника. Это было типичное крупное сибирское поселение, что-то среднее между городком и селом, с преимущественно рублеными домами, чаще всего одноэтажными. В нем проживала довольно многочисленная колония ссыльных. Были среди них и поляки, в частности, один из первых польских социалистов Станислав Ланды, сосланный сюда еще в 1882 году. Пилсудский, который был на 12 лет моложе своего нового знакомого, очень любил общаться с этим интересным, хорошо образованным человеком. Станислав и его жена полюбили молодого собрата по несчастью как сына, помогали ему адаптироваться к непривычным и довольно суровым условиям жизни. Их тесное общение продолжалось до ноября 1888 года, когда семья получила разрешение переехать в Иркутск.
Жизнь в этом медвежьем углу текла неспешно и размеренно. Ссыльные из бедных семей, которым не хватало получаемого государственного содержания в размере 10 рублей серебром в месяц, давали уроки или работали у местных купцов делопроизводителями. Пилсудский вначале также получал государственную субсидию, но затем ему в ней отказали как сыну богатых родителей. Он с таким решением не смирился и подал прошение о пересмотре, одновременно устроившись писарем к местному акцизному чиновнику.
Свободное время ссыльные проводили на рыбалке, охоте, в беседах, за чтением книг, игрой в шахматы или карты, устраивали вечеринки по случаю именин. Как и во всех небольших, изолированных от внешнего мира коллективах, пересуды и сплетни были весьма распространенным явлением. Периодически между ссыльными по самым ничтожным поводам возникали конфликты, долго потом будоражившие колонию.
О жизни Пилсудского в Киренске известно не очень много. Он не вел дневник и не оставил об этом периоде сколько-нибудь подробных воспоминаний. Из всей его корреспонденции на волю сохранились только письма к любимой девушке, Леонарде Левандовской. Леонарда, полька с Украины, младшая сестра жены С. Ланды, также отбывала ссылку в Киренске. Она была на несколько лет старше Пилсудского. Начавшееся в доме Ланды знакомство двух молодых людей переросло во взаимную любовь.
Это было первое серьезное увлечение Пилсудского, очень нуждавшегося не только в близком человеке, но и во внимательном слушателе, которому можно было доверить свои самые сокровенные мысли. Этого последнего обстоятельства биографы Пилсудского почему-то не замечают, предпочитая интерпретировать имеющиеся в их распоряжении письма Пилсудского Леонарде как переписку двух вполне сложившихся, руководствующихся рассудком, а не страстями взрослых людей. А Юзеф и Леонарда были еще очень молоды. К тому же им пришлось жить в условиях, имевших мало общего с теми, в которых прошли их детство и ранняя юность. Они оба были в том возрасте, когда человек ищет свое место в жизни, задается вопросами о ее цели и своем в ней предназначении, мечтает о славе, чтобы оставить прочный след в памяти потомков. Философствование о смысле жизни особенно характерно для молодых людей, проживающих вдалеке от крупных городских и культурных центров. Большие города с их стремительным ритмом жизни предлагают молодежи много разнообразных возможностей интересно провести свободное время, меньше располагают к философствованию. В маленьких же населенных пунктах картина иная – «церковь да базар, городской бульвар». А у ссыльных круг общения ограничивался главным образом собратьями по несчастью, потому что местные жители неохотно сближались с «варнаками» из европейской части империи, тем более с католиками. Да и местное начальство такие контакты не поощряло.
