Долго плакал да жаловался одноглазый Чакут, а когда он ушел, отец с матерью велели Пико показать свое горлышко. Не стал Пико перечить им, открыл клювик, прижал деревянной ложечкой язычок, чтобы не мешал разглядывать. Увидели они, что горлышко сына сплошь из звонкого хрусталя, так и слепит глаза. И не знали — радоваться им этому чуду или печалиться. А Пико очень смешно было слушать, как родители наперебой уговаривали себя не наказывать его за умные стихотворения. Они ведь тоже стали добрыми.
— Ну, что ж, что он сочиняет умные стишки? — говорил отец, разводя крылья. — На то он и ребенок, чтобы проказничать.
— Конечно, ничего в этом нет страшного! Этот Чакут ничего не понимает! — поддерживала его мать Пико. — У нашего сынишки сейчас переходный возраст. Вот и кружится его головка.
Они наклонялись друг к другу, сталкивались клювами и шептали.
— Не будем наказывать нашего немножко умненького, но здорово глупого Пико!
— Мы не скажем ему ни одного обидного слова!
— Мы будем с ним ласковыми и заботливыми!
После случая с одноглазым Чакутом Пико вел себя осторожнее. До самого окончания учебы в школе Пико слыл единственным учеником, кто был достоин вручения диплома отличника. Слеза короля, некогда отметившая его на Празднике Прекрасной Глупости, была для Пико чем-то вроде зонтика и спасала дрозденка от придирок учителей с таким же успехом, как это делает настоящий зонтик, укрывая от струй, дождя. Родители Пико были бесконечно счастливы. Они ходили по городу и всем показывали особый диплом отличника, который вручили не кому-нибудь, а их одаренному сыну. На лицевой стороне диплома красовалась тисненая золотом огромная пятерка, а на ее хвостике на серебряной ниточке висело игрушечное яблочко-китайка. Радовался и Пико. Но конечно же совсем по другому поводу. Дело в том, что ему удалось наконец научиться языку Правдалии. Теперь он без всякого словаря мог читать и писать все, что душе угодно, теперь он был готов расшифровать криптограмму золотой скрижали. Попасть в гранитное подземелье дворца было несложно, стоило во всеуслышанье сказать что-нибудь умное, как Пико тут же схватили бы слуги короля, — свирепые эбэганы, которые верой и глупостью служили порядку Врунглупии. А там Пико сумел бы разгневать его Глупейшее Глупейшество. Но он хорошо помнил то, о чем сказала Уффула: злые и завистливые дрозды не поймут смысл мудрых правил Правдалии. И дрозденок никак не мог решить, что раньше ему надо предпринять — отправиться к камню Подвига или прежде сделать дроздов Врунглупии добросердечными. «Если я начну петь правдивые песенки на улицах города, не схватят ли меня в тот же день? — спрашивал самого себя Пико. — В этом случае меня смогут услышать далеко не все дрозды королевства. Как тут быть? И врать нельзя. Одно лживое слово разобьет хрустальное горлышко. А если сразу отправиться во дворец Пищурха, то кто Знает, что меня там ждет…»
Пико очень сожалел, что не догадался спросить у мудрой королевы ночи как ему поступить, когда был у нее в гостях. Уж она-то наверняка подсказала бы правильное решение.
Так проходили дни, а Пико не находил ответ на свои не простые вопросы. Он спрашивал совета у ручья, но тот только пожурчит по камешкам и течет дальше, спрашивал у звездочек, но и звездочки, даже самые умные, не знали что сказать, а месяц то в одну сторону кивнет, то в другую, поди пойми его. И солнышко — выслушает, да только разведет лучи в стороны. И тут приунывший было дрозденок вспомнил о ромашке. Она ведь, как и обещала когда-то во сне, весной ожила, и Пико с ней очень подружился. Вот кто даст Пико совет! Ее белые лепесточки прекрасно умеют отгадывать. Как же он раньше об этом не подумал?
«Завтра же поговорю с ней» — решил Пико.
И вот, когда взошло солнышко, Пико выглянул из домика и увидел, что его подружка умывается. Она поворачивала свою головку то вправо, то влево, и на ее лепестках загорались капельки росы. Когда ромашка привела себя в порядок, Пико поспешил к ней.
— Милая моя подружка! — сказал ромашке Пико. — Скажи, не сможешь ли ты погадать мне на своих лепесточках? Не дашь ли ты мне совет?
