– В чем? – спросил Виктор.
– Надо съездить в пару городов за всеми этими материалами… Сначала в Харьков, потом в Одессу, если вы не против. За счет редакции, конечно…
Виктор согласился.
На улице снова накрапывал дождик. По дороге домой Виктор зашел в кафе, заказал пятьдесят грамм коньяка и двойной кофе. Хотелось согреться.
В кафе было тихо и безлюдно. Хорошая атмосфера для того, чтобы помечтать или же наоборот – для воспоминаний о прошлом.
Виктор пригубил коньяк. Знакомый запах защекотал ноздри. «Настоящий!»
– обрадовался он.
Приятная пауза в кафе – эта остановка между прошлым и будущим с рюмкой коньяка и чашечкой кофе – настраивала на романтический тон. Он не чувствовал себя одиноким или несчастным. Он был полноценным посетителем, удовлетворяющим свою небольшую потребность во внутреннем тепле. Пятьдесят грамм настоящего коньяка – и вот тепло уже движется в двух противоположных направлениях – вверх, в голову, и вниз – в ноги. Мысли замедляют свой ход.
Раньше Виктор мечтал стать писателем-романистом. Но даже до повести он так и не добрался. Хотя где-то в папках лежат несколько незаконченных рукописей. Но это их судьба – так и остаться незаконченными. Ему просто не везло с музами. Они почему-то не задерживались в его двухкомнатной квартире достаточно долго, чтобы он мог довести хотя бы одну повесть до конца. В этом-то и была причина его жанровых неудач. Музы были удивительно непостоянны с ним. Или же он сам был виноват, выбирая себе таких ненадежных муз. Но вот, вообще оставшись наедине с пингвином, он все равно занимался коротким жанром, за который, правда, теперь неплохо платили.
Основательно согревшись, он покинул кафе. На улице продолжался дождик. День был серый и сырой.
Перед тем, как вернуться домой, Виктор купил в магазине килограмм мороженного лосося – для Миши.
Перед поездкой в Харьков Виктору надо было решить одну проблему – с кем оставить пингвина Мишу. Наверно, пингвин бы спокойно пережил трехдневное одиночество, но Виктор волновался. Он перебрал в памяти всех знакомых – друзей у него, увы, не было – но все это были люди далекие и обращаться к ним Виктору не хотелось. Он почесал затылок, подошел к окну.
На улице накрапывал дождик. У парадного какой-то милиционер беседовал со старушкой-соседкой.
Виктор вспомнил старый анекдот про пингвина и милиционера и улыбнулся. Он отошел к тумбочке, на которой стоял телефон. Взял в руки записную книжку, отыскал там телефон участкового.
– Младший лейтенант Фишбейн слушает, – ответил четкий мужской голос на другом конце телефонной линии.
– Извините, – запинаясь, подыскивая слова, заговорил Виктор. – У меня к вам просьба… Я живу на вашем участке…
– Что-то случилось? – перебил его участковый.
– Нет. Пожалуйста, не подумайте, что я шучу… Дело в том, что я уезжаю в командировку на три дня и мне не с кем оставить пингвина…
– Вы знаете, – участковый говорил спокойным твердым голосом, – к сожалению, мне негде держать вашего пингвина, я живу вместе с мамой в гостинке…
– Вы не правильно поняли, – заволновался Виктор. – Я хотел вас попросить только прийти пару раз ко мне и дать ему поесть… Я вам оставлю ключи…
– Это можно. Назовите ваш адрес и имя, я к вам зайду. Около трех вы будете дома?
– Да, буду.
Виктор сел в кресло.
Чуть больше года назад тут, рядом с ним, на широком подлокотнике кресла обычно сидела Оля, миниатюрная блондинка со вздернутым симпатичным носиком и вечноукоризненным взглядом. Иногда она ложила свою голову ему на плечо и словно засыпала, ныряла в свои мечты, в которых, возможно, ему места не было. Ему разрешалось присутствовать только в реальности. Но и в реальности он редко чувствовал себя нужным ей. Она была молчалива и задумчива. Что изменилось с тех пор, как она ушла, так и не объяснив ему свой уход? Теперь рядом стоял пингвин Миша. Молчаливый, но задумчивый ли?
Что такое задумчивость? Может, это лишь слово для описания взгляда?
Виктор наклонился и отыскал взглядом глазки пингвина. Внимательно рассматривая их, он искал в них признаки задумчивости, но видел лишь грусть.
Участковый пришел без четверти три. Разулся и прошел в комнату. Его внешность не соответствовала его же фамилии – широкоплечий светловолосый и голубоглазый парень почти на голову выше Виктора, мог бы, наверно, оказаться скорее в сборной по воллейболу, чем в милиции, но все-таки именно он был участковым.
