Терещенко поднял глаза от бумаг и изумленно осмотрел комнату, словно пытаясь понять, не сдвинулся ли окружающий мир с места от этого невероятного факта, который он только что узнал. Нет, мир с места не сдвинулся. По-прежнему уютно пахло пылью и сухой бумагой, где-то потрескивал электрический обогреватель. «Пожара не боятся!» — подумал он, чтобы взять передышку и прийти в себя.
То, что он узнал, действительно, выглядело странно. И это мягко говоря. Два раза Ордынский убивал в пьяной драке людей, и оба раза первым попавшимся под руку предметом оказывался профессиональный мясницкий нож!
В первом случае это имело объяснение. Хороший профессиональный нож в те времена найти было нелегко. Очевидно, мясник гастронома заказывал его какому-нибудь работнику оборонного предприятия, имевшему дело с высококачественной сталью. В мясницком деле это был важный инструмент. Может быть, мясник заказал даже парочку, и один лежал в гастрономе, а другой — дома. Он-то и подвернулся Ордынскому под руку. Возможно также, мясник сам вытащил его, чтобы похвастаться. Терещенко знал, сколько людей гибнет после такой похвальбы: то обрез вдруг стреляет, то охотничье ружье, то ножом по пьяни начинают размахивать, как в этом случае.
Наверное, можно было найти какие-то объяснения и для второго убийства. Правда, в деле он их не находил. Глухо говорилось, что, возможно, нож принадлежал убитому Штейнеру, но откуда у него взялся профессиональный нож для разделки туш, не уточнялось. Мясником Штейнер не был. Нигде не говорилось также, что убитый мог быть охотником.
И главное, если по отдельности эти случаи еще можно было как-то объяснить, то вместе они производили поразительное впечатление.
Если бы это дело вел сам Терещенко, он бы обязательно обратил внимание на совпадение двух ножей! Ведь это совпадение могло означать, что Ордынский не тот буйнопомешанный, каким хочет казаться, а вполне хладнокровный убийца, таскающий на дела свой собственный инструмент.
Рабочий день закончился. Сделав несколько последних выписок, Терещенко вышел из архива. «Интересно, а Михайлов зачем рылся в деле Штейнера?» — думал он, идя по коридору. Навстречу шел эксперт. Он приветливо кивнул головой, Терещенко машинально ответил, но тут же вспомнил, что эксперт работает здесь уже давным-давно. Может, он объяснит? Он считается в прокуратуре ходячей энциклопедией. Правда, столько лет прошло…
— Ух ты, какое старое дело, — немного удивленно протянул эксперт. — А тебе зачем?
— Да им почему-то этот участковый интересовался, которого по башке огрели. Причем, знаешь, настойчиво интересовался. Я тоже решил полистать, и сразу странность одну обнаружил.
— Ну, странности в этом деле одна на другой… — помолчав, сказал эксперт. — Зайдем ко мне? У меня кофе есть.
Они поднялись на этаж экспертно-криминалистического отдела. Здесь уже было почти пусто, только за открытой дверью кто-то громко переспрашивал, есть дома хлеб или купить по дороге.
— Так вы помните это дело? — спросил Терещенко, усаживаясь за стол. Эксперт кивнул. Он стоял спиной к следователю и возился с чайником.
— А почему?
— Ну, там ошибок много было допущено. Мне это неприятно. Я так не люблю, ты знаешь. Правда, не я всем этим занимался. Была у нас одна сотрудница… Не помню ее фамилии… Это она заключение делала. Не знаю, какое, но то, что следователь на все эти странности внимания не обращал — не ее вина.
— Следователь Белоголовцев? — спросил Терещенко, глянув в записи. — Он ведь больше не работает?
— На пенсии уже давно… Я думаю, на него давили. Тогда такой разгул начался: то кооператоров постреляют, то рэкетиры друг дружку замочат. Статистика была ужасная, начальников непрерывно снимали. Тогда ведь еще не привыкли к этому, как сейчас. А тут не дело, а конфетка! И отпечатки имеются, и подозреваемый — злостный рецидивист. Сильное искушение… Там еще одно осложнение было, но оно, думаю, к твоему делу не относится.
Чайник зашумел, эксперт достал две чашки, сыпанул в каждую по пять ложек кофе (Терещенко даже не успел запротестовать), налил кипятка, пододвинул сахар-рафинад.
