Он находился в отвратительном настроении.
— Ну, совесть надо иметь, как ты думаешь? — спросил он.
— Как отвечать на такие вопросы, Митя?
— Надо отвечать так: я бесстыжий человек. Я пропускаю вторую неделю, вне всяких отпусков, только потому, что у меня зачесалась левая нога! Не сменить ли тебе профессию, дорогуша? Не пойти ли тебе в программу «Независимое расследование»?
— Слышу угрозу.
— Это не угроза, а цитата. Александр Сергеевич Лежаев, собрание сочинений, том восемь.
— Он сердится, что я уехала? Да ему-то что за дело?
— Ну, он в некоторой степени платит тебе зарплату… Я понимаю, конечно, что требовать за зарплату какой-то труд — это анахронизм, пережитки прошлого, но такой уж он старомодный!
— Митя, хватит ерничать. В воскресенье я вылетаю. В понедельник буду на работе.
— И запиши, чтобы не забыть: рабочий день начинается в десять! В десять! Причем, утра!
«Осталось два дня! — печально подумала она, натягивая куртку. — Что можно успеть! А ведь надо еще взять билет… И Михайлов пропал. Теперь вся надежда на него: откопает он что-нибудь или нет… А может, мне плюнуть и затаиться? Ну не дураки же они, эти ребята? Может, сами, наконец, разберутся и отстанут?»
Телефон опорного пункта не отвечал. Один раз кто-то взял трубку, но странно помолчал на ее «але», а потом довольно грубо крикнул: «Перезвоните!»
Они с Михайловым договаривались на двенадцать. Было уже больше двух.
_____
С автобусом Елена ошиблась. Вроде, села на той же остановке и на такой же круглобокий, как обычно, но он свернул намного раньше и потом долго не останавливался, хотя она стучала в стекло водителя, ругаясь и показывая на часы. Того, наверное, забавлял ее гнев. Он ухмылялся и качал головой.
Наконец, автобус подъехал к какому-то столбу на краю поля и открыл двери. «Скотина!» — поблагодарила она. Водитель потемнел лицом, Елене показалось, что он раздумывает, не ударить ли ее, и она отругала себя за неосторожность: кто их знает, местных, какие у них тут нравы. Может быть, полное равноправие мужчин и женщин.
Поэтому задерживаться у столба она не стала. Быстро пошла по дороге в сторону развилки. Автобус попытался сдать назад, чтобы напугать ее, но, видимо, зашумела публика в салоне — не из сочувствия к Елене, а из-за того что было уже поздно. В автобусе ехали тетки, закончившие торговлю на рынке, у которых еще была куча субботних дел.
Резкий ветер, гоняющийся по полям, быстро выдул из ее головы гнев и обиду. Здесь было так просторно, так свежо, что проблемы, связанные с людьми, казались мелкими. Елена шагала по обочине, некоторые встречные машины весело сигналили ей, и она ощущала себя таежником, вышедшим из лесов для того, чтобы купить спички и соль.
Все здесь было другое — не такое, как в Москве. Вроде бы рядом был город, но это он казался случайным и временным. В подмосковном Валуево же наоборот: случайным и временным было поле у нее под окнами.
…Уже на въезде в деревню стало понятно, что случилась какая-то неприятность. В позапрошлый раз она уже наблюдала похожую картину: толпу на улице, пожарную машину и голосящую тетку под тополем. Но тогда это была всего лишь кошка, не сумевшая спуститься с дерева.
Теперь все выглядело несколько иначе. Не было ни криков, ни пожарной машины, но именно эта зловещая будничность заставила ее сердце биться сильнее.
Некоторые из собравшихся не обратили на нее никакого внимания — только мельком осмотрели нового человека и снова принялись за тихое, тревожное обсуждение. Зато у дома Долгушиной, где стояла не только эта вредная старуха, но и хозяйка дома Штейнера, и Степка-алкоголик, все буквально вывернули шеи и затихли.
— Странные дела творятся, — сказала Долгушина довольно громко, когда Елена проходила мимо. — Приезжает из Москвы какая-то чувырла, и начинается чертовщина. То нам приписывают убийства стариков, то пытаются дом захватить. Нас тут скоро всех как кроликов перережут!
— И перережут! — поддержал ее незнакомый голос. — Если глазами хлопать, то всех на хрен перережут!
— А я давно говорила…
Что там кто давно говорил ускорившая шаг Елена уже не расслышала.
