Они оказались абсолютно разными — Верин Димочка и ее Димка. Хотя они одних лет и оба студенты, и оба — русские, разумеется. Такой заграничный мальчик, корректный и сдержанный — частная английская школа. Вовсе ему не нужна была эта встреча с подругой матери с другого материка, однако ни одной черточкой он не выдал этого. И они поговорили, о чем смогли — о его занятиях и планах на жизнь. Планы совершенно четкие — специализироваться, добиться успеха в отрасли, что он выбрал. Как это не похоже на ее Димку — открыто-беззаботную физиономию его, когда ничего не нужно добиваться, просто учиться, и никто не выгонит, даже если завалишь кое-что на сессии, — пересдашь, и никаких проблем! И оттого, наверное, открытость его, и улыбчивость, и грубоватость (после службы в армии), и все нужно куда-то лететь, схватив на ходу кусок хлеба и колбасы из холодильника — на занятия, на свадьбу к приятелю, в кино с девчонкой — пешком, конечно! (Это у Димочки — своя машина, потому что иначе нельзя, и Вера купила ему при поступлении в университет маленькую серую).
Совсем другие лица человеческие. Или это чужая английская речь с детства так формирует лицо и губы — артикуляцией — в многозначительную складку у Димочки? Говорит он очень правильно, без акцента, как-то слишком правильно и замедленно, как бывает, когда мысленно переводят фразу с одного укоренившегося языка на посторонний.
Только своими шпурами и кассетами схожи, видимо, их два мальчика!
Продолжать дискуссию о призвании и профессии некогда, Вера тянет ее за рукав в машину.
Темнота в Сиднее ложится рано и сразу, как у пас на юге. Вера включила, фары, и в их свете полетел асфальт, исчерченный белыми разделительными полосами. Задние огни машин, красные, как волчьи глаза, обступили их и пошли вместе слитной стаей. Шорох движения. Густая мягкая чернота.
На повороте к Гайд-парку они остановились у светофора.
— Ой, я но на ту полосу выстроилась! Теперь я по поверну! Может быть, этот меня пропустит?!
Справа от них надвинулся и встал «трак»[2], обдавая угарным запахом газа и разогретой резины.
— Посмотри, траки пошли — значит, забастовка кончилась! (Непроизвольно она начинает вникать в их дела!) Ты не слышала, они добились чего-нибудь?
Траки — это грузовые фургоны, размерами в наш шестидесятитонный вагон, только яркой окраски — алой пли оранжевой. И это — собственность шофера. Андрей рассказывал ей: первое, что он сделал, когда приехал сюда, купил трак. И сам возил камни и руду из карьеров.
Трак — главная, как ей объяснили, транспортная сила Австралии. Железные дороги, хоть и государственные, но хилые какие-то, похожие на те (рельсы и семафоры), что показывают у пас в кинофильмах из времеп Анны Карениной. И конкуренции с траками, естественно, не выдерживают.
В забастовку траков они угодили, когда ездили в прошлые выходные дни в Канберру с Сашкой и Анечкой.
Они вылетели из-за поворота на взгорок, и Сашка снизил скорость. Повторяя изогнутый рельеф зеленых холмов, на синеватой автостраде видные издалека, как цветные кубики, стояли в застывших колоннах траки. Забили три полосы проезжей части и даже узкого прохода для легковушек, как на других дорогах, не оставили.
— Ты посмотри, ты посмотри, что делают! — закипятился Сашка.
Анечка отнеслась к забастовке равнодушно, утомленная поездкой, нездоровьем, а может быть, гостьей — столь долгим в их доме ее пребыванием?
На шоссе топтались громогласной кучкой эти могучие мужики с сильными голыми ляжками, мускулатурой под трикотажными майками и несколько растолстевшими от пива животами. Пили из железных баночек неизменное «биру»[3] и, видимо, обсуждали свои профсоюзные дела. Девушки или жены, выражая солидарность, слонялись здесь же — на траве и в жидкой тени эвкалиптов. Одна, в длинном платье, но с голыми плечами, в очках от солнца сидела на раскладном стуле прямо на обочине и читала газету, словно у себя в садике. Мужчины спорили между собой и с теми, кто хотел проехать и кого они не пропускали.
Боком к шоссе встала синяя полицейская машина, и двое полисменов в голубых рубашечках — за рулем и рядом — наблюдали, опершись головами на руки, со скучающим видом: никто никого не убивал, а внутренние профсоюзные страсти их не касаются! При виде Сашкиной красной машины один вышел из сонного состояния, подошел к ним и вежливо объяснил, что здесь дорога перекрыта, следует свернуть на ту проселочную, и сообщил, сколько километров им предстоит сделать в объезд.
