По другому сценарию двое первых останавливали у входа в аэропорт пассажира с приглянувшимся багажом и задавали ему вопрос, в это время третий хватал с тележки лежавшую сверху вещь и бежал к стоявшей неподалеку машине с распахнутой дверью.
Сянь Жун и его сообщники в одном месте подолгу не промышляли и постоянно переезжали из страны в страну, из города в город, пользуясь фальшивыми паспортами, которые для них изготавливали в Китае.
Эти сведения Пейтон получила от Сянь Жуна, в иные подробности своего воровского бизнеса он вдаваться не стал. Впрочем, ее волновало совсем другое — неустроенность быта, хотя она и отдавала себе отчет, что пробудет в Милане всего несколько дней.
Пейтон жила в неприглядной пятиэтажке на окраине города вблизи железной дороги, и она засыпала и просыпалась под лязг и грохот составов. Район был населен иммигрантами, большинство которых составляли албанцы. Встречались здесь и китайцы, индусы, турки, арабы, персы, болгары, выходцы из Западной Африки — люди, приехавшие в Италию в поисках заработка. Комнаты были грязные, кровати — с продавленными матрасами, а в ванную, совмещенную с туалетом, лучше всего было не заходить. Не лучше выглядела и кухня: облупленные стены, грязный, в потеках пол, засаленная плита, в раковине окурки. Белье приходилось стирать в прачечной-автомате,[63] нещадно пожиравшей монеты, чтобы выдать взамен серую рвань.
Комната, в которой ютилась Пейтон, походила на проходной двор. Люди приходили и уходили, и ей было не разобрать не только, чем они занимаются, но и кто из них здесь постоянно живет. По вечерам на кухне невесть откуда бравшиеся мужчины, от которых невообразимо несло чесноком, резались в карты, сопровождая игру крепкими выражениями.
В то же время всего в часе езды отсюда находились шикарные магазины, продававшие одежду от модельеров, стильную обувь, дорогую косметику. Окажись их постоянные покупатели в том убогом предместье, куда закинуло Пейтон, они бы, вероятно, сочли, что попали на другую планету.
Пейтон никогда не обращала особого внимания на китайцев, как, впрочем, и на других азиатов, казавшихся ей бесполыми существами — сексуально они не привлекали ее — ив этом отношении она походила на тех мужчин, которые не задерживают взгляда на женщинах с невыразительной грудью. Однако после того как она познакомилась с Сянь Жуном, ее представления разительно изменились, и теперь по крайней мере китайцы стали казаться ей наиболее привлекательными мужчинами, неприрученными, как дикие кошки, и потому особенно соблазнительными.
Но разве приручишь Сянь Жуна? Он относится к ней неровно: то внимателен, ласков, а то унижает на людях. И все же он сделал ей дорогие подарки, преподнеся с самодовольным выражением на лице норковое манто, элегантные брюки беж, кашемировый свитер, туфли на шпильках. Правда, все вещи, разумеется, были крадеными — Пейтон в этом нисколько не сомневалась.
Он давал ей и деньги, и она побывала у маникюрши, парикмахера, визажиста, стала походить на богатых женщин, которые все свободное время проводят на тех нескольких улицах, где расположены шикарные магазины.
Но только в глазах Сянь Жуна Пейтон, видно, много не выиграла, ибо он преподнес ей еще и сумочку — и где он только такую выкопал — страховидную, из свиной кожи. Хуже того, он настоятельно попросил, пожалуй, даже потребовал, чтобы Пейтон ею только и пользовалась, хотя сумочка эта явно не подходила к норковому манто. Видно, этим он хотел подчеркнуть, что Пейтон всего-навсего содержанка, а не дама из общества. Впрочем, Пейтон противиться не пыталась: не так и плохо стать творением скульптора, если скульптор приветлив.
Однако былая приветливость Сянь Жуна таяла на глазах, и даже в постели его прежняя нежность сменилась нескрываемой грубостью. Когда он приходил к Пейтон, то выгонял всех из комнаты и, больше ни слова не говоря, залезал к ней в постель. Это был грубый секс без чувственной подготовки, совсем не похожий на общение с Сэнди, когда он изображал из себя радушного гинеколога. Оказавшись в ее постели, Сянь Жун будто садился за руль машины и, вставив ключ зажигания, мчался на полном газу вперед по наезженной колее, которой служило ее влагалище. До ее ощущений ему не было дела.
