— Не правда ли смешно, что я всегда так громко говорю? — оглядев зал, виновато спросил Макамер.
— Теперь всем посетителям этого заведения стало известно, что у Максины «классная фигура».
Официантка, очень бледная и очень (к двум часам ночи) усталая застучала тарелками, торопливо сгребая их со стола.
— По-моему, ты прекрасно проводишь время, — сказал Макамер. — Она ведь заставляет тебя смеяться, не так ли?
— Да, она меня смешит, — согласился Датчер.
Появились Долли и Максина. Датчер следил за тем, как Максина шагает между столиками, как колышется рыжий мех на её костюме и как все посетители мужчины провожают её глазами. Костюм, подумал Датчер, узок ей не меньше, чем на полдюйма, — причем во всех направлениях. Готов держать пари, что все её остальные наряды тоже сшиты в обтяжку, и малы ей, по крайней мере, на полдюйма. Даже пеньюары.
— Вы знаете, о чем я думаю? — спросил Датчер, когда Максина заняла место за столиком.
— О чем же? — полюбопытствовала свеженапудренная и свежеподкрашенная Максина.
— О ваших пеньюарах.
— По-моему, говорить вслух об этом неприлично, — сурово произнесла она.
— Датчер — ужасно вульгарный человек, — вмешался Макамер. — Ты убедишься в этом, прочитав его книги.
— Англичане, — заметила Максина, — только что объявили войну немцам. Нам об этом сказала какая-то женщина в туалете.
Так вот, значит, каким образом я узнал об этом, подумал Датчер. В туалете подозрительного заведения Сан-Диего какая-то женщина сообщила увлекавшейся вином актрисе из компании «Рипаблик» о том, что Англия объявила войну Германии. А актриса, в свою очередь, сказала об этом мне.
— Эта вилка — грязная, — громко заявила Максина официантке, раскладывавшей заказанные ими вафли по тарелкам. — Это надо же иметь нахальство давать нам грязные вилки!
Официантка со вздохом подала чистую вилку.
— Если дать им волю, — не успокаивалась Максина, — то они пойдут на убийство.
Оглядев зал, Датчер видел, как посетители намазывают на вафли сливочное масло и поливают их сиропом. Он не замечал никаких изменений в поведении. Обычный ресторанный шум — голоса и стук тарелок.
— Вафли никуда не годится, — сказала Максина. — Таково, по крайней мере, мое мнение. И они ещё смеют объявлять их своим фирменным блюдом. Тоже мне, Сан-Диего!
Датчер, чтобы успокоить девушку, положил нежно ладонь на её руку.
— У вас рука поденщика, — сказала Максина. — Вы что, забиваете ею гвозди?
— Постыдное наследие бездарно растраченной молодости, — ответил Датчер.
Девушка подняла руку Датчера и принялась внимательно изучать ладонь.
— Линия сердца у вас имеет массу ответвлений, — сказала она.
— Поведайте ещё что-нибудь, — попросил Датчер.
— Вы человек непостоянный, ревнивый и эгоистичный, — серьезно произнесла Максина, склонившись над его ладонью. — И, по большому счету, успеха вы не добьетесь.
— Вот это да! — восхитилась Долли.
— Еще! — потребовал Датчер.
— Ваше настроение часто меняется, — откликнулась Максина, водя пальчиком по его ладони. — И вы человек настроения.
— Людей более неровных, чем я, не было и нет, — улыбнулся Датчер.
— У вас короткая линия жизни.
— Весьма благодарен, — мрачно произнес Датчер, отнимая руку и все ещё ощущая на ладони многообещающее прикосновение её пальца. — Теперь я полностью просвещен на свой счет, и очень рад, что прихватил вас с собой в Сан-Диего.
— Всё это начертано на вашей ладони, — воинственным тоном сказала Максина. — И не я нанесла эти линии, — добавила она, стягивая потуже воротник вокруг шеи. — А теперь уходим из этого заведения.
Девушка поднялась и направилась к двери. Все мужчины снова проводили её взглядом.
— Ты не её тип, — прошептала Долли на ухо Датчеру. — Она сказала мне это в туалете. Ты ей нравишься, но ты не её тип.
— Хироманты меня вообще почему-то не любят, — пожимая плечами, сказал Датчер. — Я это давно заметил.
Он догнал Максину и взял под локоть. Дальше к машине они шли вместе.
— Сейчас, — начал он, — мы подходим к весьма деликатному вопросу. Мы, хмм… Нам предстоит остановиться в отеле… и… я…
— Мне нужен отдельный номер, — твердо сказала Максина.
— Я просто хотел спросить, — пожал плечами Датчер.
