– Ой, я и не ожидал, – сказал он.
Швед взахлеб рассказывал о том, что ему довелось пережить. Он организовывал футбольные матчи между командами беженцев, затевал разборки с лагерной мафией и открыл что-то вроде магазина, где беженцы могли примерить обувь и одежду вместо того, чтобы толкаться возле контейнеров. Электростанция в лагере работала настолько скверно, что беженцам приходилось самостоятельно чинить ее, а во время дождя их могло убить током, даже если они просто выходили погулять. Многие пробыли в лагере много лет, так и не получив убежища ни в одной из стран.
– Это несправедливо, – дрожащим голосом заявил он, ведь сам-то он в любой момент может вернуться в Швецию.
Лотта поняла, что остаться среди обуви было правильным решением.
Тем вечером она решила выбраться в ресторан. Она вызвала такси и попросила отвезти ее в хороший ресторан у порта. Воздух был мягким, темнота – ласковой, соленый морской воздух обдувал ей лицо, за окном замелькали огни и неоновые вывески, и Лотте почудилось, будто она попала в очередной отпуск из прошлой жизни.
Она вышла у расположенного прямо на берегу ресторана, ее провели за столик неподалеку от променада, и Лотта заказала бокал белого вина. Море поблескивало свинцовой серостью, отдыхающие с мокрыми после купания волосами неспешно шагали мимо. По променаду двигалась толпа туристов из Северной Европы – легко одетые, слегка навеселе, туристы всех возрастов поднимали безнадежную греческую экономику. Здесь, в свете фонариков, их принимали с распростертыми объятьями.
Возможно, оттого, что Лотта все свое время посвящала сортировке обуви, она сейчас обращала внимание на то, что для других оставалось незамеченным – на группки молодых мужчин с сигаретами, топтавшихся дальше на пляже, там, где фонарей не было, возле рыбацких сетей и мусорных контейнеров. Их лица подсвечивались лишь тусклыми огоньками сигарет, но кто эти мужчины – сирийские ли беженцы, североафриканские авантюристы или греки, у которых на ресторан нет денег, – Лотта не знала. А вот африканские женщины, торгующие деревянными фигурками и украшениями, – видимо, нелегальные беженки, потому что при появлении полиции – а происходило такое довольно часто – они убегали и прятались.
Вернувшись на такси домой, Лотта поужинала привычными макаронами и легла спать, предвкушая, как утром поедет на склад.
На складе она проводила день за днем. Здесь чувствовала себя как дома и училась сортировать обувь в том же темпе, что и Эйрини Прекор. Норвежские лыжные ботинки на шнуровке, какие носили в восьмидесятых; детские ботиночки, совсем новые.
Когда Эйрини Прекор отправлялась на обед, Лотта и другие сортировщики следовали за ней. Они жевали багеты и салат, пили чай или газировку и по большей части молчали, но однажды с островов вернулась одна из прежних сортировщиц. Она возвращалась домой, в Англию. Девушка показала ей фотографии с побережья, и все заохали: «Но это же ужасно!»
– А вот это еще хуже! – сказала девушка и показала другие снимки.
– Кошмар! – подхватили сортировщики.
– И самое жуткое. – Англичанка развернула телефон.
– Безумие! – согласились остальные.
Эйрини Прекор поднялась и направилась в обувной зал. Лотта последовала за ней.
Тем же вечером она обнаружила, что срок действия ее паспорта истек. Она тотчас же написала в посольство Норвегии в Афинах и договорилась, что подъедет на следующее утро. По телефону ее по-норвежски спросили, срочное ли дело, и Лотта ответила утвердительно. Иметь при себе действующее удостоверение личности необходимо.
Она зашла в спальню и открыла крышку чемодана. Потертые джинсы и такие же рубашки, и к тому же на улице так жарко, что пора бы купить шорты или летние брюки и несколько рубах с коротким рукавом. Лотта отправила Эйрини Прекор сообщение, предупредив, что следующий день пропустит, и объяснив почему.
Проснувшись утром, она быстро встала, приняла душ и привела себя в порядок, но от кофе и завтрака отказалась, решив потерпеть до Афин. На этот раз Лотта села на автобус, идущий в противоположном направлении, потом пересела на метро, доехала до станции «Мегаро-Мусикис» и оказалась в респектабельном районе с широкими аллеями и старыми раскидистыми деревьями, с дорогими магазинами, где продавалась одежда и предметы интерьера.
