Песня скрипки - страница 13
— К счастью! — и все засмеялись.
А тот, кто стоял у тумбочки, пьяно пыхтя, вертел в руках мраморный осколок и, выпячивая нижнюю губу, с икотой говорил:
— А она… эк… кажется, была… кр-краси-вая…
Недопетая песня
Эту молодую гусыню звали Белошейка. У неё были красные лапки, сизые крылья и белая грудь — такая белая и такая изящная, словно ее вылепили из чистейшего фарфора.
А он был весь сизым и только над темным клювом белело пятно. И звали его Белолобым.
Стояла осень. Вместе со стаей диких гусей он летел на юг и остановился покормиться на просяном жнивье, недалеко за селом. А она тоже там кормилась и как раз собиралась уходить домой к своей хозяйке с белым лицом и злыми глазами.
Но в этот вечер Белошейка домой не вернулась.
Сначала они с Белолобым смотрели, как золотые вечерние лучи перебирают серебристые на жнивье паутинки, а потом стали рассказывать. Она ему рассказывала о своем детстве в деревне, среди кур и индюшек, а он ей — о пурпурных маках Новой Земли, о моржах и тюленях, и о юге, куда он летел.
И так до зари. А на заре сторожевые гуси подняли крик. Со стороны села с ружьем за плечами шел охотник. Стая быстро снялась и сделала круг.
— Летим! Летим! — кричал, удаляясь, Белолобый.
Белошейка долго бежала за стаей, пытаясь оторваться от земли. Крылья ее плохо слушались, она пролетела не больше ста метров — и заплакала.
А в синеватой дали таяли, таяли, скрываясь за лесом, серые точки…
Белошейка пришла домой и затосковала. Она все еще видела перед собой красивого сизого гуся с белым пятнышком на лбу и тающие в синеватой дали серые точки.
Она тосковала всю зиму. А когда пришла весна с полой водой и речным ледоходом, в сарай каждое утро стала приходить хозяйка, щупать кур и гусынь и ругать Белошейку.
— Вот наказанье! Опять без яйца! У людей гуси как гуси, а тут… У, так бы и прибила!
А Белошейке даже и рассказать о своем горе было некому. Куры мечтали зоб набить пополнее, а гуси — поплескаться в воде.
Скучно!
Выйдет ли в поле — на бывшее просяное жнивье — мокрые поля — все в грачах, журавлиные крики плывут на север…
Тоска!
Но однажды, когда малость подсохло, с неба раздался крик:
— Ка-га! Ку-гу! Белошейка!
Это был Белолобый. Он кружил над деревней и звал ее.
— Ку-гу! Я здесь! — воскликнула Белошейка, перелетела через забор, побежала к огородам.
Там, в прошлогоднем бурьяне, они долго стояли молча. Наконец, Белолобый прошептал:
— Белошейка, живу я в Турции, плаваю в лимане, другие гуси полощутся, кричат, веселятся, а я гляну на север — вечернее солнце, серебристые паутинки вспомню…
— А я? Вьюга, снег кругом, а ты так и стоишь перед глазами… Весна наступила, все яйца несут, а я… И вот опять улетишь, и я одна, а хозяйка все будет щупать, ругаться.
— Мы улетим вместе, — сказал Белолобый.
— Но я… я же не умею… — наклонила голову Белошейка, а на глаза — слезы, слезы…
Белолобый трогал ее шею, говорил:
— Глупенькая, о чем печалиться. Немножко умеешь, а многому научишься. А ну, попробуем!
Белошейка попробовала и с трудом поднялась в воздух. Когда она опустилась на межу и оглянулась, то плетни огородов были в каких-нибудь полутораста метрах, а у нее уже зашлось дыхание: ни вздохнуть, ни выдохнуть… И представился ей длинный путь на север, куда летел Белолобый, Нет, не выдержать!
Однако она летала до вечера. А вечером, оставив Белолобого ночевать под ракитовым кустом на лугу, она, разбитая и усталая, приплелась домой.
Дома ее ждала хозяйка. Она поймала Белошейку и стала бить:
«Несись! Несись! Несись!»
Так она обычно заставляла нестись кур, которые хотели стать наседками.
Но на Белошейку побои не подействовали. Она уже видела перед собой прохладные долины и пурпурные маки Новой Земли, слышала плеск моря и рев тюленей.
Каждое утро она уходила к Белолобому учиться летать. К вечеру у нее болели крылья, ныли все косточки, но Белошейка старалась, и у нее кое-что начинало выходить.
Но как медленно! Как страшно медленно!
Вскоре после этого хозяйка второй раз била Белошейку, и гусыня ушла от нее. Они с Белолобым поселились на Камышовом озере и решили, что на север они уже не полетят — слишком поздно, а полетят осенью на юг, вместе со стаей диких гусей.
