– Ваши люди немало славян порубили в том бою! Так что мы в расчете сполна.
– Обида была обоюдной.– Согласился Атле.– Наши воины погибли в бою, и на небе их встретят с надлежащими почестями. Откуп кровью они взяли сами за, себя.
Воеводы зашумели одобрительно, но посол поднял руку, показывая, что не все сказал.
– Но ваши люди победили их хитростью. Они призвали на помощь Хрёрека-конунга и его дружину и дали им серебро, чтобы они убили всех наших.
– Не их в том вина,– сказал Гостомысл,– что недостало им сил самим вас одолеть. Вот к позвали они себе союзника.
– Не в том дело! – Возвысил голос Атле. – Дело в том, что они убили вождя, и убили его во время мира. Чем вы ответите за его голову?
– Не наше дело отвечать за всех, кто живет на этой земле. Ладога – город вольный, а дела иных мест его не касаются.
– Лoжь! Наверняка вы подбивали Твердисдейфа-ярла объединиться с могучим Хрёреком и убить наших людей. – Тут посол бросил быстрый взгляд на Вадима.– Отдайте нам убийц, и мы забудем остальное!
– Едва ли нам удастся их отыскать.– Сказал Гостомысл. – Но мы готов-: выкупить их жизнь серебром.
–Хорошо.– Усмехнулся Атле.– Я готов принять твои условия.
–Во сколько же тм оценишь голову своего воеводы?– Спросил Станимир.
– Обычно за голову дают двадцать марок.– Проговорил Атле. – Но вы убили знатного человека, вождя дружины. Мы хотим большую цену!
– Сколько?
– Сорок марок серебра!
Что тут началось! Все повскакивали с мест и заговорили, закричали разом. Виданное ли дело – сорок марок! Да столько серебра, поди, не всякий за один раз видел, а уж з руках и подавно мало кто держал.
– Прикажи своим ярлам замолчать! – Сквозь шум толпы прорвался высокомерный голос посла.
Гостомысл поднял руку. Воеводы нехотя расселись по местам, продолжая сердито переговариваться.
– Не много ли просишь, гость?– Спросил Гостомысл.
– Не много – мало. Мой конунг мог бы потребовать и вдвое, а то и втрое больше!
Ладожане опять зашумели, и даже Станимир, чей богатырский голос гремел так, что уши закладывало, не смог их угомонить.
Наконец шум улегся к тогда встал с места старый Гостомысл, опершись рукой о плече Вадима. Он сказал:
– Цена твоя велика, гость. Мы не сможем дать столько. Атле ощерился лесным волком и сказал негромко:
– Мы забудем прежние обиды и не станем требовать дани, если вы, венды, сделаете так, как скажу я.
– Не пристало нам выполнять твои указания, гость, – сказал Вадим, – но все же продолжай,a мы послушаем, что еще измыслишь.
– Мы забудем вражду, если вы объединитесь с нами и выступите против того, кто называет себя Хрёреком-конучгом.
– Ступав на свой корабль, гость,– нахмурился Гостомысл, – и жди нашего ответа.
– Благодарствуй, конунг,– Вскинул голову Атле.– Я буду ждать до рассвета третьего дня. И не моя вина, если после этого прольется кровь!
Я ушел с того пира раньше других, не захотел дальше слушать споры ладожских вождей, и Орвар пошел со мной. В тот вечер я много пил,и у меня слегка кружилась голова от выпитого пива. Поэтому, добравшись до нашего жилища, я повалился на груду соломы и сразу заснул.
А наутро сам Атле-ярл явился к нам на подворье. Обошел он поочередно всех купцов, а потом заглянул под конец и к Тригвальду. О чем говорил северный посол с нашим предводителем я не знаю. Слышал только от Орвара будто звал Тригвальда Атле-Змея с собой, чтобы воевать славянские земли, да только фриз отказался – мол, не наше это дело в чужую драку лезть. И будто бы рассердился Атле на него крепко и ушел к себе на корабль.
А потом побежали по городу гостомысловы люди, стали звать народ на великий тинг – вече, – чтоб потолковать да поразмыслить, что дальше делать.
Народ толпами повалил на большую площадь перед теремом, и я тоже пошел туда вместе со всеми.
Люди сходились с разных концов города, шли даже из самых дальних усадьб, что на берегу реки. Собралось их вскоре столько, что заполнило море людское всю площадь, стояли ладожане так, что, пожалуй, и комару пролететь между ними было бы трудно.
Я пробрался к терему проворнее других и встал поближе, у самых ворот, откуда лучше всего было видно теремное крыльцо. Там, на крыльце, на длинной широкой скамье уже сидел Гостомысл в окружении своих воевод. Вадим стоял чуть в стороне, словно гость на чужом пиру, и смотрел на всех угрюмо. Я видел.
