Дайнуолду самому хотелось убить Вальтера, очень хотелось, но он покачал головой. Надо, чтобы все было по справедливости.
— Лорд Грейлам просит доказательств, и тогда мы вместе решим, кому размотать кишки этого ублюдка.
— А, — сказал Нортберт, кивая, — лорд Грейлам сам этим занимается. Отлично.
Они добрались до южных границ Сент-Эрта только к вечеру, и их взорам предстала ужасная картина разорения. От деревни не осталось ничего, кроме черных руин. Над сожженными домами все еще вился дымок; несколько крестьян ковырялись палками в золе на пепелищах. Дайнуолд остановился, чтобы расспросить их…
Филиппу охватило беспокойство. Даже больше, чем беспокойство. Она поняла, в чем состояла цель поездки Дайнуолда, и, хотя он был искусным воином, а там, куда он направился, скорее всего никаких врагов нет, она перепугалась не на шутку.
Филиппа сразу поверила, что ее кузен, сэр Вальтер де Грассе, — отъявленный разбойник, и жалела, что ничем не может помочь Дайнуолду.
Днем Филиппа дошила платье; она надела его и с гордостью оглядела себя.
— Ох, ну просто настоящая хозяйка! — с восторгом глядя на девушку, воскликнула старая Агнес. — Ведь правда, Горкел?
Тот, посмотрев на Филиппу, хмыкнул и изобразил на лице улыбку. Девушка отрезала от оставшейся ткани полоску и повязала ею волосы. Круки тоже щеголял в новой одежде, которая пока еще была чистой. Надев сшитую Филиппой тунику, он впал в дикое возбуждение и принялся без устали нахваливать девушку, которая сразу приготовилась к худшему, и не зря: Круки вдруг замер в торжественной позе и заголосил:
Она прекрасно шьет для нас — та,
Имя чье совсем не Мери!
Хозяин наш, укравший шерсть у ней,
Уж жаждет выпить из ее сосуда.
Она тунику сшила для него
И поцелуй оставила на ней,
Наш лорд не знает, что же делать с ней.
Филиппу душил смех, но она постаралась искренне и громко выразить свой восторг; слуги, находившиеся в зале, поспешно к ней присоединились.
— Это настоящие стихи, — сказала Филиппа, вытирая глаза тыльной стороной ладони.
— Хотя твои откровения вряд ли обрадуют хозяина.
Но настроение шута уже переменилось: теперь он ударился в самоуничижение.
— Нет, хозяйка, стихи просто ужасны. Над ними нужно еще много работать, чтобы придать гладкость, способную усладить ухо. Пойду попрошу отца Крамдла записать их для меня.
— Ты спел обо мне так много хорошего, Круки, — улыбнулась Филиппа. — Спасибо тебе. Но прежде чем отправиться к священнику, скажи, когда вернется хозяин?
— Никто не знает, — ответил Круки, выступив вперед. — Он уехал к южным границам.
Да, конечно. Она и сама об этом догадалась… Потом на Филиппу напала лихорадочная жажда деятельности. Стараясь отвлечься от пугающих ее мыслей, она вышла из зала и направилась в караульное помещение, чтобы засыпать известью уборную, потом вскопала маленький огород возле колодца, надеясь, что здесь в конце концов что-нибудь вырастет. Она посмотрела, как шьют женщины, похвалила их и сама на пару часов присоединилась к работе, сшив за это время еще одну тунику для Дайнуолда. Агнес пробежала старческими искривленными пальцами по тонкому шву и хитро улыбнулась. А Филиппа уже бежала в кухню — поговорить с Бенненом, долговязым пожилым мужчиной, знавшим чуть ли не все травы на свете, который командовал приготовлением пищи и умел из любого обычного блюда сделать чудо природы. Старая кухарка неплохо с ним ладила, что было весьма удивительно, потому что это мало кому удавалось. Филиппа обсудила с Бенненом сегодняшний обед; он называл ее хозяйкой и широко улыбался беззубым ртом. Дайнуолду следует всего лишь послушать, как говорят с Филиппой его люди, и он сразу почувствует себя в Сент-Эрте лишним. Филиппа даже сходила проведать кошку по имени Элинор и ее четырех котят, громко мяукавших от переизбытка здоровья.
Ночь казалась неимоверно длинной. Филиппе хотелось, чтобы Дайнуолд был здесь, рядом, целовал ее, боролся с ней, ласкал ее…
На следующее утро Эдмунд, наблюдая, как она крошит огромный кусок сыра и бросает его собакам, сказал:
— Ты плохо спала, дылда. У тебя помятый вид и темные круги под глазами. У отца есть отличная дамская лошадь, которая достаточно велика даже для такого гиганта, как ты. Поедем верхом, Филиппа, и ты не будешь так скучать по моему отцу. — Потом, немного подумав, добавил:
