- Какие люди! – растянул толстые губы в улыбке и широко раскинул руки "кум", всем своим видом показывая, что он несказанно рад вновь видеть Виктора. – Так с чем пожаловал, дорогой?!
- Драку учинил в отряде, - доложил ДПНК. – Я выписал ему отдых в ШИЗО на пятнадцать суток.
- Начинай отсчёт, – ехидно усмехнулся Логвиненко. – Начинай отсчёт. Ещё получишь три раза по пятнадцать суток, потом загремишь в БУР на шесть месяцев, а там сгниёшь заживо.
- Не дождёшься, - зло усмехнулся Виктор.
- Смотри, гад, какой, - скривил в презрительной усмешке губы дежурный капитан. – Ещё зубы показывает. В какую камеру его определить?
- Да какая разница? – недовольно поморщился майор. – В любую.
- Может, в девятую?
- А кто у нас в девятой?
- Шаман со своими бандитами.
- Беспредельщики? А, что? Это мысль. Только, сначала, пусть в «холодильнике» сутки посидит.
- Понял, товарищ майор. Чтобы этот фрукт немного подморозился, а потом блатари из него компот сделают.
Виктор молча слушал их разговор и только презрительно усмехался.
- Веди его, - махнул рукой майор. – Не могу больше смотреть на эту уродскую, ухмыляющуюся рожу.
- Ничего, скоро он перестанет ухмыляться.
- Веди...
- Руки назад! – приказал капитан. – Пошёл прямо и шевели батонами!...
...Камера штрафного изолятора, куда поместили Руфата, была маленькая – два с половиной метра в длину и столько же, в ширину. Крошечное окошко находилось под самым потолком, а матовая, забранная в сетку, лампочка, упрятанная в нишу над дверью, еле освещала помещение, но всё-таки позволяла рассмотреть бугристые, «под шубу» бетонные стены, (чтобы арестанты не делали надписей на стенах) и в углу, парашу - накрытый деревянной крышкой алюминиевый бачок. Всякие «излишества», в виде топчана и скамьи, в камере отсутствовали.
- Номер одноместный, по гостиничным меркам – люкс, - засмеялся прапорщик, закрывая за Виктором тяжёлую металлическую дверь.
- Благодарю за заботу и внимание, землячок, - усмехнулся Виктор.
- Тамбовский волк тебе земляк, - отозвался за дверью прапорщик.
- Сучара, - скрипнул зубами Виктор. – Тебя бы сюда закрыть на пару дней, взвыл бы, как тот волк.
О том, что его с первых же дней начнут «прессовать» в отряде, он понял ещё в кабинете начальника колонии. Видимо, "кум" очень не любил тех, кто не прогибается перед ним, и решил любым способом согнуть непокорного зэка.
Измерив шагами вдоль и поперёк несколько раз камеру, Виктор присел на пол и прислонился спиной к шершавой стене.
- Ничего, мы ещё пободаемся, - усмехнулся он и сжал кулаки. – Посмотрим, что будет дальше.
Остаток дня и первая ночь в ШИЗО, прошли относительно спокойно, если не считать того, что ночью Виктор несколько раз вскакивал с холодного пола, и пытался интенсивными гимнастическими упражнениями, согреться, ночи в начале октября на Дальнем Востоке, уже довольно холодные. Утро было зеркальным отражением ночи, Виктор вставал и мерил шагами камеру, снова садился, и снова вставал...
Так прошли сутки...
...Виктор услышал приближающиеся шаги за дверью его камеры. Забренчала связка ключей и через секунду дверь камеры распахнулась.
- Выходи, переезжаешь на другую квартиру, - открыв дверь карцера, сказал Виктору дежурный прапорщик. - Руки за спину, пошёл вперёд.
Остановившись возле девятой камеры, прапорщик нарочито долго перебирал связку ключей, словно искал, и никак не мог найти нужный. Наконец, вставив ключ в замок, потянул дверь на себя. Звякнув металлическими запорами, та распахнулась.
- Принимайте нового постояльца в свою компанию, - сказал прапорщик и посторонился, впуская Виктора в камеру.
- Тут и так воздуха не хватает, шестеро нас! – все, как один, возмутились в камере. - Куда же ещё седьмого!?
- Ничего, вам же теплее будет, - усмехнулся прапорщик и, выходя из камеры, захлопнул за собой дверь.
- Ну, ты посмотри, что делают, суки! Половина трюмов свободна, а они уплотняют! Мало того, что закупорили нас, как сельдь в банку, так они ещё и издеваются!
Камера, куда перевели Виктора, была размером раза в три больше «боксика», в котором он провёл сутки, и выгодно отличалась от него. Здесь был не бетонный, а деревянный пол, на ночь заключённым выдавались лежаки, за невысоким бетонным барьером, туалет – забетонированная в полу клозетная чаша и, что самое главное - в камере было тепло.
