Я пристально смотрел на Наставника, думая о том, что он сам для меня — целый мир. В этот момент мне больше всего хотелось, чтобы мы всегда были вместе.
— Мы являемся порождениями Духа, — сказал он. — Мы подобны электрическим зарядам, которые наделены разумом. Эта жизнь дана нам в качестве испытания, а этот мир представляет собой Ад, в котором грубое физическое тело страдает и закаляется, а Дух очищается. Точно так же, как кукла приводится в действие нитями, которые находятся в руках у кукловода, наше тело посредством электрических полей связано с нашим Высшим Я, или Духом. Хороший кукловод может создать иллюзию того, что деревянные куклы живые, что они действуют по свой воле. И мы тоже, пока не узнаем многого, считаем, что наша жизнь ограничивается физическим телом. В неблагоприятной для Духа обстановке, каковой является Земля, мы забываем, что нами управляет душа. Мы считаем, что обладаем свободой воли и ответственны лишь перед своей совестью. Это, Лобсанг, первая иллюзия, которой подвержены люди. Они верят, что физическое тело, то есть кукла, управляет собой само.
Он остановился, увидев озадаченное выражение моего лица.
— Скажи, что тебя беспокоит? — спросил он.
— Сударь, — ответил я, — где находятся эти ниточки электрических сил? Я не вижу ничего, что соединяло бы меня с Высшим Я.
— Лобсанг, а ты можешь видеть воздух? — смеясь спросил Наставник. — Нет, не можешь до тех пор, пока ты во плоти.
Наклонившись ко мне, он схватил меня за мантию и взглянул в мои глаза таким пронзительным взглядом, что я невольно испугался.
— Лобсанг, — строго произнес он, — ты что, совсем растерял свою сообразительность? Неужели ты не знаешь таких простых вещей? Ты что, забыл о Серебряной нити, пучке электрических волокон, которые соединяют твое тело с душой? Ты действительно живешь в мире иллюзий, Лобсанг!
Я почувствовал, что краснею. Конечно же, я знал о Серебряной нити, пучке отсвечивающих голубым волокон, которые соединяли мои физическую и духовную сущности. Во время астральных путешествий я неоднократно замечал, как эта нить пульсирует и излучает свет. Она напоминала мне пуповину, посредством которой новорожденный связан с матерью, только «ребенок» в данном случае был физическим телом и не мог существовать, если «пуповина» обрывалась.
Я поднял глаза на Наставника, и он продолжил:
— Находясь в физическом мире, мы начинаем думать, что только он имеет значение. Подобное заблуждение является одной из уловок Высшего Я. Ведь если бы мы помнили о том, насколько счастливы мы были в духовном мире, удержать нас здесь могли бы лишь невероятные волевые усилия. Если бы человек помнил свои предыдущие жизни, когда он, возможно, был кем-то более значительным, ему бы не доставало скромности. Сейчас мы выпьем немного чаю, а затем я расскажу тебе о жизни одного китайца от рождения до смерти и возвращения в потусторонний мир.
Лама протянул руку к маленькому серебряному колокольчику и собирался уже позвонить. Но тут он заметил выражение удивления на моем лице и спросил:
— Ну, о чем ты хочешь спросить меня?
— Сударь! — воскликнул я. — Почему о китайце, а не о тибетце?
— Если я скажу тебе, что этот человек — тибетец, ты будешь пытаться связать его имя с теми, кого ты знаешь, но безрезультатно.
Он позвонил в колокольчик, и монах принес нам чай. Наставник задумчиво смотрел на меня.
— Знаешь ли ты, что с каждым глотком чая мы поглощаем миллионы миров? — спросил он. — Молекулы в жидкостях размещаются не так близко друг к другу, как в твердых телах. Если бы ты мог посмотреть на молекулы этого чая в увеличенном виде, ты бы увидел, что они кружатся, как песчинки в прибрежной волне. Даже газ, такой как наш воздух, и тот составлен из молекул, крохотных частичек. Однако мы отклонились от темы — о жизни и смерти китайца.
Он закончил пить чай и ждал, пока я допью свой.
— Сенг был старым китайским мандарином, — начал Наставник, — жизнь его прошла удачно, и вот теперь, на ее закате, он стал сильно беспокоиться. У него была большая семья, много наложниц и рабов. Сам император благоволил ему. Он был близорук, и поэтому, сидя у окна своего дома, сквозь узкие щелочки старческих глаз едва мог разглядеть фазанов, которые важно расхаживали в его красивом саду. До его глохнущих ушей едва доносилось пение птиц, которые перед закатом возвращались к своим гнездам. Сенг прилег, откинувшись на подушки. Он уже начал ощущать, как к нему потянулись дрожащие пальцы Смерти, понемногу отнимающей у него жизнь. Солнце медленно скрылось за старинной пагодой. Так же медленно угасал старый Сенг. Он вытянулся на подушках и испустил дух. Солнечный свет померк, в комнате зажгли лампы, но старого Сенга уже не было — он отошел вместе с последними лучами дня.
