– А вот не надо свою подлость тем оправдывать, что вокруг тоже подлецы. Не подлецы! Не все еще подлецами стали!
– Ага, ты это правительству нашему скажи… Мальчишка ты еще.
– Да что ты мне в глаза этим правительством тычешь! За себя отвечай.
– А ты посмотри, что в других частях творится… – с раздражением произнес Руслан.
– Я не знаю, про какие части ты мне тут говоришь. Но у нас, в нашей части, такого свинства не было. Мы погранцы, Руслан, мы – погранцы!
– Кирилл. Кирилл, ты успокойся, не кипятись. Давай договоримся. Будем работать вместе. Мне, если честно, одному не с руки. Станем партнерами, хорошо?
Пауза. Лиля к этому моменту уже все поняла и поэтому, затаив дыхание, ждала, что ответит Лагутенко.
– Руслан. В общем, так. Ты завтра пишешь рапорт Бате. Сам во всем сознаешься. Сам! Я не злодей какой, я тебе шанс даю. Я помню, ты мой товарищ, ты старший по звонию.
– Кирилл, Кирилл, не надо…
– Заткнись, Руслан. Если ты этого рапорта не напишешь, я сам к Бате пойду. И заложу тебя. Так что выбирай.
Пауза. Потом звук шагов. Хлопнула входная дверь. Лиля стояла, стиснув руки у груди.
– Лиля! – резкий голос Руслана.
Женщина встряхнулась, вышла из спальни. Руслан опять сидел на диване. И такое мрачное, такое исступленное было у мужчины лицо, что Лиле стало страшно.
– Я все слышала, – тихо произнесла она. – Я теперь знаю твою тайну, Руслан.
– Можешь тоже на меня донести, – холодно произнес он.
– Нет. Я хочу тебе помочь. И в горе, и в радости… я всегда с тобой. Пока ты сам от меня не откажешься! – закричала Лиля. Руслан молчал. – Скажи, что сделать, чем тебе помочь?
Тишина, только монотонно погромыхивал кондиционер.
– Руслан!
– Молчи. Я думаю.
Время тянулось невыносимо долго. Затем Руслан потер лицо ладонями и сказал наконец голосом будничным, скучным даже:
– Слушай меня, Лиля. Я кое-что придумал. Ты меня не выдашь?
– Никогда, – не задумываясь, ответила она.
– Ладно, договорились. Язык только за зубами держи. А теперь уходи. Потом… А сегодня я тебя видеть не могу.
* * *
«Ночь тиха, пустыня внемлет Богу… Ночь тиха, пустыня… как там дальше? Кажется, так – ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит!» – Таисия Георгиевна, вспомнив наконец эти строчки, которые она зубрила сначала в своем далеком детстве, а затем с сыном-школьником, засмеялась счастливо и растроганно.
Чудо какое. Пустыня внемлет Богу. Вот придумал же поэт… Да, а как еще описать эту глубокую, темную тишину, опустившуюся на землю? И это ведь не тишина даже! То есть кажется, что тихо, а на самом деле пространство вокруг такое гулкое, объемное. И все вокруг полно смысла. Идет невидимая, неслышимая работа. Ни звука, люди спят, но в этом мире что-то происходит, определенно. Даже не в мире, а во всей огромной, бесконечной Вселенной.
Она, Таисия Георгиевна, – только песчинка. Как она, глупая женщина, могла думать о пустяках, когда вокруг кружатся галактики? Звезды, соединенные странным притяжением? Это, наверное, и имел в виду поэт, когда написал – «звезда с звездою говорит».
Надо думать только о главном. И даже не думать, а вот сидеть просто так на балконе и смотреть в темно-синее ясное небо, любоваться звездами, слушать тишину.
Из глаз сами собой потекли слезы. Таисия Георгиевна не стала их вытирать. Просто сидела, подняв лицо к небу, и блаженно улыбалась.
«Господи, спасибо Тебе. Как хорошо. И мне совсем не страшно. Ну кто я, что я? Такой огромный мир – и какая-то я. Обычная тетка. Одна среди миллионов и миллиардов других людей. Зачем мне переживать о себе? Миллионы людей умерли, и миллионы еще родятся. Нет смысла трястись над собой. Какая разница – умереть сегодня или завтра? Все равно ведь придется умереть. И это не страшно. Это путь всех людей. Хуже, когда живешь и не замечаешь этого неба, и не замечаешь вокруг всех этих звезд, вселенных, этой луны… Я – только песчинка в Твоих ладонях».
Таисия Георгиевна ощущала себя буквально песчинкой. Потому что была очень легкой, почти невесомой. Еще чуть-чуть – и ветер унесет ее куда-то вдаль. Она весила сейчас, как в юности, когда тоже не чувствовала собственного тела, – всего сорок девять килограммов. Это плюс.
