– Чего тебе? – прошелестела женщина, не поворачивая головы. – Я не голодна.
– Тася, я очень виноват перед тобой. Я должен искупить свою вину.
– Как ты ее искупишь, Фидель? – с тоской, с раздражением отмахнулась Таисия. – Три десятка лет брака. В году – триста шестьдесят пять дней. И почти каждый день ты мне изменял. Посчитай. Получится такая огромная цифра…
– Не каждый день, не каждый! – зарычал Фидель. – Первое время я тебе вообще не изменял!
– Зато были дни, когда – по нескольку раз. Ты сам сказал. Если взять средний показатель, то получится – каждый день, – упрямо, надменно возразила женщина. – Ты не сможешь искупить свою вину.
– Смогу.
– Ой, не смеши меня, у меня от смеха опять кашель… – Она повернулась, взглянула наконец на мужа. Перед Фиделем стоял сервировочный столик на колесиках. А что на нем?
Вместо тарелок и стаканов на столике, на белом полотенце, лежали медицинские инструменты. Скальпель, шприц, еще что-то…
– Хочешь меня оперировать? Разрезать меня, вытащить опухоль? Против моей воли?
– Нет, Тася. Тебя уже не спасешь. Я много чудес видел, но в твоем случае чуда точно не будет… – покачал головой муж. – Я не онколог, но тут и специалистом не надо быть. Поздно.
– А зачем тогда все это?
– Я себя резать буду, – спокойно произнес Фидель. – Не бойся, это быстро и не слишком больно. Видишь, я приготовил обезболивающее.
– Чего это ты себе резать будешь? – пробормотала женщина. – Ой…
– Ты правильно угадала. Чем виноват, от того и избавлюсь. Я думаю, только это может искупить мою вину перед тобой.
– Ты спятил?
– Не более, чем ты.
– Зачем тебе резать себя? Скоро я умру, и будешь уже без всяких угрызений совести… с кем угодно, когда угодно и где угодно, – насмешливо произнесла Таисия Георгиевна, тем не менее чувствуя, как мурашки бегут по спине.
– Но вина моя останется, – спокойно возразил муж. – Это я тебя довел. Сколько лет ты из-за меня переживала, изводилась от ревности. Ты права – из-за меня ты умираешь.
Он расстегнул рубашку, потом взялся за ремень. Он по-прежнему не играл. Был серьезен.
– Ты хочешь сделать это при мне?
– Да. Это казнь. Но я не умру, не бойся. Все заживет быстро. И я никогда ни с одной женщиной больше…
– Погоди! Ты хочешь сделать это при мне? На моих глазах?
Секунду Фидель раздумывал, потом согласно склонил голову:
– Хорошо. Я тебя понял. Не слишком приятное зрелище. Я тогда сделаю это у себя в кабинете. – Он застегнул ремень, шагнул к двери, двигая за собой столик.
– Погоди, – громко сказала Таисия Георгиевна. – Погоди, пожалуйста.
– Что? – Курбатов недовольно нахмурился, словно его отвлекали от важного дела.
– Фидель, не делай ничего с собой, пожалуйста, – дрожащим голосом произнесла Таисия.
– Нет, Тася. Я виноват. Я сам себя ненавижу, – мягко произнес муж. – Я мог бы сделать тебя счастливой. А вместо этого сделал самой несчастной женщиной на земле.
– Погоди. Нет, погоди. Я тебя прошу… – сбивчиво произнесла она, пытаясь сесть. Но руки и ноги были словно ватные, подчинялись неохотно. – Фидель!
Он замер. «Какой красивый, какой милый… Какой он благородный, – мелькнуло у нее в голове. – И ведь сделает! В нем нет страха, вообще…»
– Я тебя люблю, – прошептала она, изо всех сил стараясь сдержать кашель и заваливаясь на бок. – Я тебя очень-очень люблю…
Его лицо исказила гримаса – Фидель свел брови, оскалил зубы. И потом он бросился к жене, подхватил ее, обнял.
– Тася. Тася… – невнятно пробормотал он. – Я тебя тоже люблю. Пусть там было всякое… Но я только тебя люблю.
Она заплакала – и он тоже. Что-то странное, невероятное происходило, о чем Таисия Георгиевна и не мечтала даже. Во что давно перестала верить. Невозможно, но именно сейчас она почувствовала себя счастливой.
– Не делай ничего с собой… Я тебя простила, простила! – Она целовала его лицо.
– Я тебя люблю. Я тебя люблю больше жизни. Ты – моя единственная, только ты, ты, ты… Я себя ненавижу. Если бы ты знала, как я себя ненавижу! – высоким голосом произнес он.
– Не надо… ты не должен себя ненавидеть, – перебила она, приникнув к его груди щекой и испытывая нестерпимую нежность.
– Это мое проклятие. Моя похоть… Я животное, зверь, я не человек.
