И ведь у кого-то он уже видел точно такое. Но у кого? Совсем недавно…
Мистер Мейхерн вдруг вспомнил, и у него перехватило дыхание: мисс Могсон из Степни!
Не может быть! Неужели?!
К нему подошел сэр Чарлз и положил руку ему на плечо:
— Ну что, еще не успели поздравить нашего клиента? Был на волоске от виселицы. Идите к нему.
Мистер Мейхерн деликатно снял со своего плеча руку королевского адвоката.
Сейчас ему хотелось только одного: увидеть Ромейн Хейльгер.
Но встретиться им довелось много позже, а потому место встречи большого значения не имеет.
— Итак, вы догадались, — сказала она. — Как я изменила лицо? Это было не самое трудное; при газовом свете разглядеть грим довольно трудно, а остальное… Не забывайте, что я была актрисой.
— Но зачем?..
— Зачем я это сделала? — спросила она, улыбаясь одними губами. — Я должна была спасти его. Свидетельство любящей и безгранично преданной женщины — кто бы ему поверил? Вы сами дали мне это понять. Но я неплохо разбираюсь в людях. Вырвите у меня признание, уличите в чем-то постыдном; пусть я окажусь хуже, недостойнее того, против кого свидетельствую, и этот человек будет оправдан.
— А как же письма?
— Ненастоящим, или, как вы это называете, подложным, было только одно письмо, верхнее. Оно и решило дело.
— А человек по имени Макс?
— Его нет и никогда не было.
— И все же, мне кажется, — сухо заметил адвокат, — мы сумели бы выручить его и без этого спектакля, хотя и превосходно сыгранного.
— Я не могла рисковать. Понимаете, вы ведь думали, что он невиновен.
— Понимаю, миссис Воул. Я думал, а вы знали, что он невиновен.
— Ничего-то вы не поняли, дорогой мистер Мейхерн. Да, я знала! Знала, что он… виновен!..
Первый удар Джек Хартингтон смазал и теперь уныло следил за мячом. Мяч остановился. Джек подошел и, оглянувшись на мету, прикинул расстояние. Он был очень недоволен собой, что явно отражалось на его лице. Вздохнув, он достал клюшку и свирепыми ударами снес с лица земли одуванчик и пучок травы, после чего сосредоточился на мяче.
Воистину тяжко служить ради хлеба насущного, когда тебе всего двадцать четыре и предел твоего честолюбия — скостить свой гандикап[36] в гольфе[37]. Пять с половиной дней в неделю Джек прозябал в городе, замурованный, — словно в могиле — в кабинете из красного дерева. Зато половину субботнего дня и воскресенье он фанатично служил истинному своему призванию, от избытка рвения он даже снял номер в маленьком отеле в Стортон Хит, близ поля для игры в гольф, вставал в шесть утра, чтобы успеть часок потренироваться, и отправлялся в город поездом в восемь сорок шесть. Единственная проблема состояла в том, что он решительно был неспособен рассчитать хоть один удар в такую рань. Если он бил клюшкой, предназначенной для средних ударов, мяч весело катился далеко по дорожке, а его четыре «коротких» с лихвой покрыли бы любое расстояние.
Вздохнув, Джек покрепче сжал клюшку и повторил про себя магические слова: «Левую руку до отказа, глаз с мяча да спускать».
Он замахнулся… и замер на месте от пронзительного крика, разорвавшего тишину летнего утра.
— Убивают… помогите! — взывал кто-то. — Убивают!
Кричала женщина. Вопль оборвался, послышался стон.
Бросив клюшку, Джек рванул на крик, раздававшийся где-то рядом. Он оказался с той стороны поля, где почти не было домов. Поблизости находился лишь один небольшой живописный коттедж; его старомодная элегантность не раз привлекала внимание Джека. К нему он и помчался. Коттедж скрывался за поросшим вереском холмом. В мгновение ока обогнув холм, Джек остановился перед закрытой на щеколду калиткой.
С той стороны калитки стояла девушка. Джек, естественно, решил, что именно она и звала на помощь, но тут же понял, что ошибся.
Девушка держала в руке маленькую корзинку, из которой торчали сорняки — она явно только что пропалывала широкий бордюр из фиалок. Джек заметил, что глаза ее тоже похожи на фиалки — бархатистые, темные и нежные, скорее фиолетовые, чем синие. И вся она напоминала фиалку, в этом простом полотняном фиолетовом платье.
Девушка смотрела на Джека то ли с раздражением, то ли с удивлением.
