После этой пламенной речи он опустил руки и деловито осведомился у слуг:
— Что с ним?
— Ногу подвернул, господин,- с поклоном отвечал привратник.
Длинный Анто в подтверждение этих слов взвыл так, что разбойник вздрогнул и едва не бросился бежать.
— Печаль в моем сердце,- пробормотал он,- никогда не пройдет. Почто сломал ты ногу около моего дома? Неужто не мог пройти за угол?
— Увы, достопочтенный Куршан, увы,- вздохнул Длинный Анто.- В тот злосчастный миг, когда проходил я мимо твоего обиталища, странная мысль посетила меня: а не отпал ли у несравненного Мухруза хвост?
— С чего ты взял? — недовольно фыркнул Куршан.
— Видел во сне,- быстро ответил вор.- Видел, будто с севера налетел буйный ветер, ворвался в дом твой и оторвал у Мухруза его прекрасную черную метелку, коей так мило прикрывает он свои великие достоинства снизу. Оторвал, охальник, и забросил в сточную канаву.
— О-о-о? — удивился и встревожился разбойник.- Да так ли это?
— Так, уважаемый. И вот я в волнении замедлил шаг, а в глазах у меня помутилось и…
— Да-да,- услужливо подтвердил привратник,- он замедлил шаг, споткнулся о камень и рухнул в пыль.
С душераздирающим воплем Длинный Анто повернулся на скамье, вперил умоляющий взгляд в Куршана.
— Позволь мне остаться у тебя до утра, любезный друг. Едва боль моя утихнет, я уйду, вспоминая о тебе с любовью и благодарностью.
Разбойник нахмурился. Он терпеть не мог, когда чужой человек на ночь оставался в его доме, но обещание Анто вспоминать о нем с любовью и благодарностью решило дело.
— Могу ли я отказать тебе, о чахлая роза Бритунии? Оставайся, только расскажи мне еще раз твой сон. До сих пор с хвостом Мухруза ничего не произошло, но вдруг он и впрямь отвалится? Я не переживу такой беды.
Длинный Анто важно принял из рук слуги серебряную чашу с красным аргосским вином, расположился на скамье поудобнее и, дождавшись, когда Куршан займет место в кресле, начал пересказывать ему свой сон.
На рассвете следующего дня вор пришел на постоялый двор, известный в Шадизаре тем, что там по ночам происходили блошиные скачки. Длинный Анто сам не раз ставил на Пфаль-Митилену-Гво — блоху, выкрашенную хозяином в цвет ночи,- и никогда не уходил без выигрыша, впрочем, совсем небольшого.
На сей раз он даже не вспомнил о скачках. Взлетев по ветхой лестнице на второй этаж, он пробежал по грязному темному коридору до конца, остановился перед обшарпанной дверью и дважды с силой треснул по ней кулаком.
С той стороны послышался лязг дверного засова, скрип петель, а потом в коридор вдруг выпрыгнула растрепанная девица с пылающими щеками и предовольной улыбкой на розовых устах. Она кинула на вора быстрый лукавый взгляд и проворно поскакала туда, откуда только что явился он.
Анто вошел в темную тесную комнату. Там, на тахте, возлежал Конан. От него несло, как от винной бочки, черные длинные волосы были спутаны, глаза тусклы, туника разодрана, а на обнаженной груди алели три короткие царапины. Зато настроение киммерийца явно было превосходно.
Он махнул рукой новому приятелю, приглашая его сесть на край тахты.
— Ну? Хорошо ли тебе спалось в доме Куршана? — с усмешкой спросил варвар.
— Ах, Конан, я вовсе не спал! — воскликнул Длинный Анто, хватая наполовину опорожненную бутыль и делая два больших глотка.- Сначала толстяк донимал меня беседой о своей красоте, потом слуги передрались из-за пары рваных туфель, потом глупый петух заверещал во всю глотку, а потом я и сам не мог уснуть. И ты знаешь почему! Говори же скорей, как удалось тебе задуманное нами предприятие и удалось ли! Говори, я в нетерпении!
— Ха,- сказал Конан, пожимая плечами.- Еще бы не удалось!
— О-о-о…- с облегчением простонал Анто.- Какое счастье… Какое счастье!… Ну, чего ж ты ждешь, северянин? Поведай мне об этом приключении!
— Погоди…
Киммериец легко поднялся, сунул руку под тахту и выволок оттуда мешок, из коего вынул и положил на низкий стол всякого рода снедь. Вор с удивлением и восхищением узнал то, что прошлым вечером едал в доме Куршана.
— Ну, Конан… — Он покачал головой и улыбнулся.
А Конан уже ловко забрасывал в рот куски, глотал их, почти не жуя, и на приятеля не смотрел. Однако самодовольная ухмылка не сходила с его губ. Он и сам знал, что провернул это трудное дело как нельзя лучше, но восторг в голубых глазах Длинного Анто был ему весьма приятен.
