– В школу – ладно... В школе хорошо.
– Дома-то... – по-стариковски ответил Тарас. – Дома лучше.
Помолчали опять.
– Я тебя видел, – сказал Тарас, – Ты под забором лежал.
– Было дело, – застеснялся. – А чего не подошел?
– Нам не велят.
По воскресеньям он ездил за город, валялся под забором в зарослях крапивы и репейника, высматривал Тараса через частый штакетник. По воскресеньям женщина в белом халате ходила с палкой вдоль забора, взашей гоняла настырных родителей. "Выпишу! – кричала на все окрестности. – Станете кормить – выпишу! "
– Я слышал... – сказал Тарас после паузы. – Она на тебя кричала.
– Да ну... – отмахнулся. – Это не со зла. Она у вас хорошая. Вон, как тебя любит!
– А на маму, – спросил Тарас, – тоже кричала?
– На маму?.. – оторопел Левушка. – Нет, брат, на маму не покричишь. Она сама может крикнуть.
– А ты?
– А я... – остановился, положил ладонь ему на голову. – Я, брат, не умею.
– И я.
Так и пошли дальше, нога в ногу, его рука лежала у Тараса на голове.
Потом он встал посреди дороги, осторожно открыл коробку от зубного порошка. Там, среди набросанной травы, медленно ползла улитка. Взял ее бережно, двумя пальцами, показал отцу. Улитка – сама крошечная – тихонько втягивала внутрь крошечную ногу.
– Пап...
– А?
– Нам сказали, улитка вредная. Ее давить надо.
– Да что ты?
– Ага. И гусеницу, бабочку, стрекозу.
– Стрекозу-то за что?
– Вредитель, – объяснил Тарас. – Ест чего не надо.
– Не надо давить, – попросил Левушка. – Вам, малышам, особенно. Подрастете – подавите всласть.
– Как? – не понял Тарас.
– Ну... Пусть они живут, ладно? Ты живешь, и они пусть.
– Пусть, – согласился Тарас.
Пошли дальше, заглядывая в открытую коробку, а на улице уже прибавилось народу, началась толкучка, предвечерняя суматоха. И вот их уже задевают, – таких медлительных, неудобных, уткнувшихся носами в дурацкую коробку от зубного порошка, – их пихают и подталкивают в спину. Можно, конечно, остановиться и пропустить торопыгу. Можно сделать ему замечание. Смерить укоризненным взглядом. Но поможет ли это? Уменьшится ли число толкающих, если каждый день рождаются новые торопыги, нетерпеливо подталкивающие в спину?
Им это не нравится. Не нравится Левушке, не нравится Тарасу. Это, объясняют знатоки, время такое – торопливое. Это, уверяют эксперты, жизнь такая – суматошная. Так-то оно так, а им-то что делать? Так-то оно так, а им куда деваться? (Эй, градостроители! Вникните в проблему, учтите при планировке улиц. Сделайте, градостроители, два тротуара: один для торопыг, другой для задумчивых. А то, глядишь, первые затопчут вторых, на развод не останется. Отмахиваются градостроители. Открещиваются. Нам бы, говорят, ваши заботы. У них, у градостроителей, шустрые машины давят тех самых торопыг, только стон стоит, треск идет – не успевают оттаскивать. Где уж тут думать о каких-то чудаках, о задумчивых одиночках, что бредут по тротуару с коробкой от зубного порошка? Пусть сами спасаются, если, конечно, сумеют.)
– Отгадай загадку, – сказал Тарас и взглянул искоса, снизу вверх.
– Давай.
– Обезьянка в красных штанишках увидела поломанный рельс. Что она должна сделать?
Левушка подумал. Сказал осторожно:
– Ничего, наверно.
– Ты что... – возмутился Тарас. – А паровоз? Паровоз-то едет.
– Тогда не знаю.
– Сдаешься?
– Сдаюсь.
– Обезьянка, – объяснил, – должна снять штанишки и помахать ими. Машинист увидит красное и остановится.
– Тогда это, наверно, большая обезьяна с большими красными штанами.
– Нет, – отмел категорически. – Обезьянка маленькая.
– Но паровоз-то большой... – заволновался Левушка. – Огромный паровоз на огромной скорости. С него и не заметишь красные штанишки.
– Нет, – упрямо повторил Тарас. – Обезьянка маленькая. Маленькая обезьянка в красных коротких штанишках.
11
Зоя уже ждала их дома. Веселая, довольная собой, можно сказать – счастливая. Шлепала босиком по паркету, напевала громко и фальшиво.
– Тарас! – подхватила его, приподняла, закружила по коридору. – Здорово, мужик!
Тарас глядел на мать сверху, улыбался стеснительно.
– Ты что же, не рад?
– Рад...
– А рад, так радуйся.
Завертела пуще прежнего.
