У нее уже было тело привлекательнее, чем у той учительницы. У нее был туалетный столик с набором косметики, который не снился той девочке. Она окончила курсы – не какого-нибудь – испанского языка в отместку тому мальчику. У нее было теперь все, что откладывалось на потом. Но тут, с Левушкой, не было этого "потом". "Потом" никогда не наступало в бесконечном восхождении по нескончаемой лестнице. И тогда она сделала для себя выводы. Этап закончен. Культура усвоена. Все ясно и понятно. Что непонятно, то шарлатанство. Ей было обидно признавать поражение, и она это отвергала. Она отвергала воинственно. Ее округлые локти угрожающе выставлялись в стороны. Первый этаж – самый опасный. Первый этаж самый непримиримый. Терпимость – свойство подвалов и верхних этажей.
И тогда у нее сразу изменились глаза. Ее глаза перестали удивляться. Все-то они знают, все видели, ничем их теперь не удивишь. И она стала выше его ростом. Она сразу стала выше ростом. До этого они не замечали разницы, но тут заметили оба. И снисходительная улыбка порой проскальзывала в углу ее рта.
Она уже работала. Она работала в проектной конторе, где были одни бабы. Они курили, смачно ругались, звали друг друга по фамилиям: "Эй, Назарова!", "Эй, Колянова!", "Эй, Никодимова!", и знали все про всех. Их быт, их работа не несли с собой ничего туманного, неопределенного. Муж, дети, магазин, получка, отпуск, тряпки, премия, слухи, случайная связь, и опять муж, опять дети... И вот она уже утвердилась в жизни, а Левушка – нет. И она стала подстегивать его. Пробуждать честолюбие. Приводить примеры. Все друзья обскакали Левушку. Все уже кто-то, а он – никто. Она решительно потребовала от него невозможного, и требует до сих пор. Ее тело давно округлилось, но в характере остался острый локоть, и проглядывает порой, бьет точно, безжалостно, оставляя на нем невидимые багровее синяки.
Но Левушка сопротивляется. Левушка не ломается. Упрямо держится за самого себя. У него только и есть за душой – он сам, которого хочется сберечь, удержать в себе подольше. И когда становится невмоготу, он уходит. Когда чувствует, что поддается, бежит из дома. На день, на неделю, на месяц. Живет один, оберегает самого себя. Мог бы, конечно, найти утешительницу, но для этого требуется женщина неземной красоты, неземной доброты, неземного душевного участия. А такие если и попадаются, рядом с ними непременно оказываются мужчины неземного телосложения, неземных деловых качеств. А им Левушка не конкурент.
Вот и гуляет вечерами один, в грустном одиночестве. Слоняется в тоске по улицам, забредает порой на переговорный пункт. Притулится на скамейке, слушает вызовы в кабины, радостные крики по телефонам, неосознанно ждет, а вдруг его тоже выкликнут. "Петров – третья кабина", "Ивашкин – восьмая", "Козюхин – пятая...". Всех выкликают, кто ждет. Его – нет.
9
Приоткрыла один глаз, взглянула затуманенно:
– Поесть... Дай.
– Нет ничего.
– Дай, – повторила настойчива. – Есть хочу.
– Пусто в доме.
– Ну, поищи!
Она всегда ела после этого. Много. Торопливо. У нее просыпался жгучий, неутолимый аппетит. Если это происходило дома, бежала на кухню, жадно хлебала из кастрюли холодный суп, пихала в рот непомерные куски мяса. Если это случалось с ними в другом месте, заранее припасала сыр, ковригу хлеба, а потом грубо рвала зубами податливую горбушку, мелко-мелко, по-мышиному, обкусывала кусок сыра.
– Лев! – закричала капризно. – Жрать хочу!
Левушка пошел на кухню, сунулся в холодильник. Испаритель оброс льдом, на нижней полке сиротилась банка горчицы, а на ней – кусочек сыра, весь растрескавшийся, высохший от ожидания. Порылся в хозяйских шкафчиках, нашел завалявшийся с незапамятных времен каменный сухарь. Она накинулась на еду, как кидаются совсем уж оголодавшие люди на давно невиданную пищу. Кусала, глодала, мычала, хрипела, проклинала неразборчиво, матерно, за разэтакую неподатливость. Сидела по-турецки на диване: злая, свирепая, яростно нетерпеливая, и острые груди, как острые локти, непримиримо нацелились на белый свет, защищая добычу.
Дохнуло из окна жарким воздухом, обволокло испариной. Неслышно громыхнул гром. Невидно ударила молния. Левушка, раскинув руки, повалился на диван.
