– Повторяю, – зашептал. – Земля ваша – руки мои. Поставим теплицу, овощ вырастим, фрукты-ягоду... Редисочка в апреле, клубничка в мае. А? Годится? Жду ответа, как соловей лета.
И откинулся назад, оглядел их по очереди.
– На рынок, что ли?
– Зачем? – оскорбился. – Себе. Свеженькие, с грядки. Редисочку с маслом, клубничку с молоком... Можно и наоборот.
Шумно сглотнул обильную слюну.
– Не надо нам теплицы, – сказала Аня.
– Надо. Надо, золотко, надо! Витамины – сила! Ты погляди, мужик-то у тебя на ногах не стоит.
– Тебя не касается.
– Касается. Советского человека все касается. А мы его подкормим, силой нальем. Не хуже меня!
– Уйди, – отмахнулся Егор. – Уйди ты...
– Ты только дай мне землю, – напирал мужичок тугим животом. – Дай! Дальше я сам. Я уж с балкона все разглядел, все спланировал. Где теплицу, где грядки, загон для поросенка...
– Поросенка... – охнула Аня. – Ошалел, что ли?
– Поросенка, – твердо сказал он. – Поросенка обязательно. Вон, столовая рядом. Там помои. Я договорюсь. Кур еще надо. Кроликов. Гуся откормить. Моркови посадим. Свеклы. Картошки на зиму. Сложим в подпол, до весны пролежит. Он у вас сухой, чистый.
– Да откуда ты про подпол знаешь?!
– Знаю. Все про вас знаю. Участок обмерял. Грядки спланировал. Теплицу подобрал. Доски для загона...
А сам распалился в мечтаниях, красный, распаренный, так и пер на них приземистым танком, животом прижимал к забору:
– Да ты не боись. Я все пробью. У меня связи. Чего трудно – выбьем. Чего нет – достанем. Земля, главное, есть, машина есть, руки. Будет у нас с тобой свининка, будет овощ... – Хлопнул себя по животу, простонал густо, по бычьи: – Застоялся. Мне дело надо.
– Аннушка, – жалобно попросил Егор. – Пошли за калитку...
А мужичок уже кинулся на него в ненасытной ярости. Сейчас задавит, сомнет, расплющит животом о забор.
– Ты не думай... Всем! Всем обеспечу! Закрой глаза, открой рот: не успеешь моргнуть, я уж вкладывать начну. Только прожевывай!
– Ну, чего пристал? – кинулась Аня на защиту. – Делать тебе нечего? Иди, вон, в домино играй.
А мужичок орал нутряным голосом, будто голодный живот вопил взбесившимся котом в ожидании скорой жратвы:
– Я здоровый... Горы сворочу... Все сделаю! Всех прокормлю! Ты только пусти меня! Пусти на землю! Пустииии...
Аня стала его отпихивать, уперлась двумя руками: стоит, черт здоровенный, не шелохнется. Собака лает, петух крыльями бьет, а он прижал Егора к забору, брызжет в лицо слюной:
– Я не один... Слышь? Я еще приведу. У меня сынов – пятеро. Все, как я!..:
– Пошел, дьявол! – орет Аня. – Пошел, паразит!..
– Аннушка! Уведи, Аннушка...
Тут уж она не стерпела, размахнулась со всего плеча да как влепит тому по уху: только звон по двору пошел. Влепила – и сама перепугалась.
Мужичок осекся, ошалело завертел головой, выдохнул шумно:
– Уф!.. Как оголодаю, всех бы разорвал.
Потер ухо ладонью, сказал, остывая, с хитрой усмешкой:
– Обедать пора, вот и лютую.
– Постеснялся бы. Седой ведь.
– Чего стесняться? – хохотнул. – Однова живем. Когда, золотко, жрать охота, башмаки с ног валятся.
Она обняла Егора за плечи, повела домой медленно, бережно.
– Эй, – окликнул мужичок, как коготки выпустил. – Машина-то во дворе простаивает. Вот напишу куда следует...
– У меня обед.
– Эт-то нам неизвестно. Мы напишем, а там разберутся.
– Пиши.
– Ладно, – убрал коготки. – Шучу для профилактики.
Опять потер ухо, изумился, проговорил с веселой яростью, сам себе:
– Ништо... Еще не вечер. Не таких затаптывал.
Швырнул ржавую кровать обратно в пруд. И бегом в дом – обедать.
7
До калитки Егор дошел послушно, как на веревочке, а там вырвался, побежал под яблонями, к забору, под навес, на старое место. Сел на скамейку, уткнулся глазами в неструганные доски, за которыми сох запущенный пруд.
– Глохнет... – шептал. – Глохнет...
Аня рванула с шеи косынку, перекрутила в руках, больно закусила губу.
– Егорушка, – запела нежно, отвлекая, – какой пассажир мне попался – и не поверишь!
Егор медленно повернул голову, поглядел пристально и задумчиво:
– Какой?
– Поп.
– Поп... – повторил, пробуя слово губами.
И опять уткнулся глазами в глухой забор, задумался над непосильной своей задачей. Он бы и рад не думать, но выбор пал на него, и теперь этого не изменишь. Выбор – он не обсуждается. Таскала Аня его в кино, купила в кредит телевизор, но и в кино, у телевизора, оттолкнувшись от одного только слова, от малой мысли, он отключался сразу и додумывал, доискивался, дознавался пытливо, тяжко, с трудом. Проклятая обязанность – додумывать до конца. Неподъемная тяжесть – решать невозможные задачи.
