— Гандолгор, поедем со мной на охоту. Полюбуешься степью, посмотришь, как я охочусь.
Она согласилась.
А все уже шло к тому, что пора было решать, как нам быть дальше. И я очень хотел показать себя ловким и удачливым. Я уже мысленно видел горы охотничьих трофеев. И грудь мою распирало от гордости.
Но в тот день, как назло, степь была пустая, никакой дичи. А я-то мечтал о стаде антилоп… Выжимая из старенькой машины все что можно, мы целый день колесили по степным ухабам и рытвинам.
Поздней осенью антилопы встречаются редко. Они уходят подальше, чтобы молодняк мог побегать в безопасности. Но, если повезет, в одном месте можно сразу увидеть тысячи, а то и десятки тысяч животных, но найти в бескрайних просторах их нелегко. Взрослые антилопы плотным кольцом окружают детенышей, и те резвятся от зари до зари, защищенные как бы круговой обороной.
В тот день я совсем было отчаялся повстречать антилоп. Такое меня взяло огорчение. Вгляделся я в даль — что-то там темнеет. Поднес к глазам бинокль и вижу: в балке несколько самок с детенышами, без самца. Смеркалось. Солнце неторопливо убирало снопы лучей с широких просторов… На степь начал опускаться темный покров, почернели горы на горизонте, медленно растворяясь в ночи.
Раздумывать было некогда. Я понял: если сейчас упущу антилоп, домой вернемся с пустыми руками.
Взглянул на Гандолгор и прочел у нее в глазах только детскую беспечность и любопытство. В предчувствии охоты я ничего больше не заметил.
— Сейчас ты увидишь, какой я удачливый охотник! Степь ничего для меня не жалеет, — похвастался я.
Антилоп мы догнали скоро. Животные мчались вдоль балки к близлежащей спасительной роще. У опушки они внезапно остановились, и я, не обращая внимания на темноту, нажал на курок. Эхо выстрела разнеслось далеко по степи. Я знал, что не промахнулся. Дал полный газ, и мы понеслись к антилопам.
— Что случилось? Что? — заволновалась Гандолгор.
— Моя пуля не промахнется, теперь далеко не уйдут.
Антилопы мчались что было сил, как вдруг от темной группы, как осенний листок, отделилось желтое пятнышко. Я попал в зверя, но не убил, а ранил. В такие минуты охотник забывает все. Сломя голову погнался я за подранком.
— Мой бог! Это ведь детеныш! — услышал я испуганный голос девушки.
Горящие фары высветили подранка. Да, я и правда ранил детеныша. Вот грех-то, вот беда! Но в тот миг никакой жалости у меня не было. Весь во власти азарта, я выстрелил еще раз — только бы не ушла добыча.
— Перестань, не смей! Это же маленький…
Но я не слышал отчаянной мольбы Гандолгор. Стрелял и гнал машину дальше. Моя жертва, детеныш антилопы, бежала из последних сил, пытаясь спастись. Но сердце мое как бы окаменело. На крупе теленка проступила кровь, одна нога волочилась по земле. Далеко ли ускачешь на трех тоненьких ножках? Совсем обезумев, я продолжал палить, не видя ничего кругом; машина на полной скорости шла по самому краю оврага, грозя в любую минуту сорваться.
Гандолгор побледнела, по щекам ее лились слезы. Она то просила меня, то требовала, вцепившись в мою руку, но я все палил. Теленок наконец споткнулся и упал на бок. Я остановил машину и бросился к добыче. Во мне кипела злоба. Будто мстя за долгое преследование, я с ножом бросился на тушку… Руки тотчас обагрились кровью. Я ликовал, что охота увенчалась успехом. Убрав добычу в кузов, я с удовольствием затянулся папиросой, предвкушая обратную дорогу с любимой Гандолгор рядом.
Но переднее сиденье оказалось пусто… Это меня слегка озадачило, я огляделся по сторонам, надеясь увидеть Гандолгор где-нибудь неподалеку, но вокруг ни души и ни звука — одна только кромешная осенняя ночь. И низко над головой горят яркие звезды. В лицо подул резкий, холодный ветер. Я не на шутку забеспокоился. Погибнуть не погибнет, но в такую ночь и заблудиться недолго. Замерзнет, простудится. Дом-то далеко.
Я исколесил всю степь в поисках Гандолгор, всю ночь не выпускал баранку из рук, но она исчезла, как сквозь землю провалилась.
Так мы и расстались с Гандолгор. Она ко мне не вернулась — ведь я нарушил закон предков!
Та охота была последняя в моей жизни. Жизнь — как карточный домик. Неосторожно дотронешься, он и развалится. А снова построить трудно.
