— Я… я ждала тебя, — продолжила она. — Думала, что ты еще вернешься. Но когда прошло несколько месяцев и я наконец поняла, что все кончено, то воспользовалась отложенными для Бри деньгами и переехала в Лос-Анджелес. Поступила в Калифорнийский университет, начала учиться.
Меня нашел охотник за талантами, и я заключила несколько сделок. Так все и началось. Я не собиралась становиться актрисой. Просто хотела оказаться как можно дальше от родителей. А выступления давали возможность сосредоточиться на чем-то, кроме тебя.
Он ничего не сказал. Просто осел всей массой на ягодицы, упершись руками в бедра и плотно закрыв глаза. И в молчании, под бризом, сдувавшим шелковистые локоны с его лба, Эйвери почувствовала неконтролируемое желание обнять бывшего мужа и смягчить его скорбь. Но ее собственная боль была еще слишком свежа, а эмоции — слишком близки к поверхности. И как бы сильно Эйвери ни хотела Кейда, она понимала, что их разделяет гораздо больше, чем просто океан времени. Существовала еще пропасть между тем, кем они были и кем стали. Между их образом жизни.
У Кейда есть ребенок, и это всегда будет стоять на первом месте — перед его желаниями и потребностями, и, уж конечно, перед ней. И, прежде чем двигаться дальше, Эйвери нужно обо всем подумать. И решить, готова ли она не просто согласиться с этим, но по-настоящему принять.
— Я… мне нужно несколько минут, Кейд. Кажется, и тебе тоже.
Она повернулась, сделала три шага, но напряженное «Эйвери» заставило ее остановиться.
Не «Эва» — прозвище, которое Кейд использовал, будучи в сексуальном настроении. Не ласковое «принцесса». Ее полное имя. Блэквел редко ее так называл, и сейчас оно оставило в груди дыру размером с сердце, поскольку Эйвери четко поняла его значение.
Некоторые раны невозможно излечить. Та, которую она ему только что нанесла, — одна из них.
— Мы закончим с этим позже, — сказала Эва, моргая и загоняя внутрь жгучие слезы. — Сейчас мне надо побыть несколько минут в одиночестве.
* * *
Похоже, Кейд лишился дара речи. Его легкие не работали.
Моргая от теплого полуденного солнца, он смотрел, как уходит по песку Эйвери. Он должен был остановить ее, позвать обратно, но его мышцы также не работали, а боль в грудной клетке была настолько сильна, что почти не давала дышать.
Она ждала ребенка. А он ничего не сделал. Неудивительно, что Эва так холодно встретила его в «Эгиде». Она имела полное право ненавидеть Кейда. А он, вместо того, чтобы попытаться облегчить ей жизнь, продавливал свою линию в этой тайной миссии. Чуть не силком заставил ее притвориться его женой.
Маленькая татуировка в виде разбитого сердца, которую Кейд обнаружил этим утром на затылке Эйвери вблизи границы волос, внезапно обрела болезненный смысл. Мысли Кейда перескочили к Натали. Какой усталой и несчастной она была под конец беременности. Под грузом боли он закрыл глаза. Эйвери прошла это в одиночку. Она не просто обслуживала столики, чтобы свести концы с концами. Некому было растереть ее ноги или ноющую спину после долгого дня. Некому помочь по дому. Никто не подбадривал ее, говоря, что все закончится хорошо. И в итоге все закончилось плохо.
«Иди за ней…», — прозвучали в голове слова. Кейд с трудом открыл глаза и посмотрел на белый песчаный пляж. Эйвери исчезла в глубине курорта. Блэквела пронзила вспышка энергии — надо найти ее, рассказать ей…
Кейд вскочил на ноги. Он должен рассказать, что все еще любит ее. Что сожалеет. Что каким-то образом все исправит, даже если это займет всю оставшуюся жизнь. Звонок мобильного телефона, донесшийся из дверей дворика, привлек внимание агента. Кейд в изумлении осмотрелся и понял, что из одежды на нем лишь полотенце.
— Проклятие.
Влетев в номер, он схватил с барной стойки телефон и зажал его между ухом и плечом, попутно избавляясь от полотенца и разыскивая чистые шорты.
— Блэквел.
— Кейд, это Райдер. Я получил еще данные на Луиса.
— Да?
Это не интересовало его ни в малейшей степени. Кейд быстро надел трусы и шорты, нашел в шкафу футболку и натянул ее через голову. Он должен добраться до Эйвери, пока она не пробыла слишком долго наедине со своими мыслями. Пока не решила, что их разъединяет слишком многое, чтобы это можно было преодолеть.
