Первое дело Мегрэ - страница 55

Мегрэ не подозревал, что в один прекрасный день, спустя двадцать лет, он снова встретится с Лиз, которая будет носить аристократическую итальянскую фамилию мужа. И что она примет его в той же неизменной конторе Бальтазаров, о которой он знал со слов некоего Дедэ, и что он, наконец, увидит портрет старика, висящий на том же месте.

«Господин комиссар…»

Это он, Мегрэ, комиссар.

«Считаю лишним просить вас о сохранении тайны…»

Сюртэ в это время уже переименовали в Сыскную полицию.

И речь пойдет о том, что на административном языке называется «следствие в семейных интересах».

«К сожалению, у моей дочери характер отца…»

Что касается ее самой, то она была спокойна и холодна, как старый Бальтазар, портрет которого, во весь рост, висел на стене за креслом.

«Она дала себя увлечь одному бессовестному человеку, который увез ее в Англию, где добился разрешения на брак. Необходимо любой ценой…»

Да, тогда он не знал, что ему доведется еще раз держать честь семьи Бальтазар в своих руках…

Ему было двадцать шесть лет, и ему не терпелось сообщить жене новость: «Я поступаю в опергруппу шефа».

Но ему не удалось тотчас же осуществить свое желание. На улице его ждал Жюстен Минар.

— Плохие новости?

— Хорошие. Меня засватали.

Флейтист разволновался, он был даже более взволнован, чем сам Мегрэ.

— Вы покидаете комиссариат?

— С завтрашнего дня.

— Выпьем?

И они отправились в пивную «Дофин», в двух шагах от Набережной Орфевр. Инспекторы из Сыскной, сидевшие здесь, не знали этих двух мужчин, которые то и дело чокались и казались необыкновенно счастливыми. Спустя несколько дней они познакомятся — во всяком случае с одним из них. Мегрэ станет их коллегой. Он будет заходить сюда как к себе домой, гарсон будет называть его по имени и знать, что ему подать.

Домой он вернулся на взводе. Десять раз они провожали друг друга, флейтист и он, от одного угла улицы до другого.

— Твоя жена… — возражал Мегрэ.

— Неважно. Какое это имеет значение?

— Сегодня тебе не надо дудеть в свою дуделку?

— В какую дуделку?

Поднимаясь по лестнице, он здорово шумел. Открыв дверь, серьезно заявил:

— Приветствуй нового инспектора из группы шефа!

— Где твоя шляпа?

Проведя рукой по голове, он убедился, что позабыл где-то шляпу.

— Таковы все женщины! И заметь, заметь, прошу тебя, потому что это весьма важно… весьма важно, ты слышишь?.. Вовсе не благодаря комиссару… Они уже давно ко мне присматривались, а я и понятия не имел Знаешь, кто мне об этом сказал?.. Сам шеф… Он мне сказал… Я не могу повторить все, что он мне сказал, но он просто, как отец… Отец, понимаешь ты…

Тогда она принесла ему комнатные туфли и приготовила крепкий кофе.

— Договорились… договорились… да, мосье. Ну да, да… Обещаю… Я сделаю все, что смогу… Так точно… Будьте здоровы… Что-что? Я говорю: будьте здоровы… Обижаться тут нечего… Всего доброго, мосье…

Мегрэ повесил трубку — наверное, в десятый раз за последний час (впрочем, звонков он не считал), закурил, с укоризной взглянул на окно — нудный холодный дождь хлестал по стеклу, — снова взялся за перо и склонился над рапортом, к которому приступил час назад, но за это время написал всего лишь полстраницы.

Дело в том, что с первой же строчки он стал думать совсем о другом — о дожде, нескончаемом, нудном дожде, предвестнике зимы, который так и норовит попасть вам за шиворот, просочиться сквозь подметки ваших ботинок, стечь крупными каплями с полей вашей шляпы, — об этом холодном дожде, от которого непременно схватишь насморк, гнусном, тоскливом дожде, про который говорят: в такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит.

В такой дождь люди, словно привидения, бродят из угла в угол. Может, они и звонят-то без конца просто от скуки?.. То и дело трещал телефон, но из всех этих разговоров едва ли три было нужных. И когда снова раздался звонок, Мегрэ взглянул на аппарат с таким видом, словно собирался размозжить его ударом кулака, и рявкнул:

— Алло?

— Мадам Лоньон желает поговорить с вами лично, она на этом настаивает.