— Говорят, старик ненавидел всю свою семью — и сына, и зятя, и господина Ришара, признавал лишь дочку да внучку. Он вбил себе в голову, что только эти две особы принадлежали к его роду, и оставил завещание, в котором сам черт ногу сломит. Мосье Бракеман может подтвердить.
— Кто такой мосье Бракеман?
— Его нотариус. Ему тоже лет под восемьдесят. Все его боятся, потому что ему одному все известно.
— Что именно?
— А я почем знаю? Все должно открыться, когда мадемуазель Лиз исполнится двадцать один год. Вот почему они так бесятся. А мне все равно: я ни за того, ни за другого. Если бы я только захотела…
Его вдруг осенило.
— Мосье Ришар?.. — сказал Мегрэ, вступая в игру.
— Уж как он увивался вокруг меня. А я ему напрямик заявила: не на ту, мол, напали, и посоветовала взяться за Мари.
— И он последовал вашему совету?
— Откуда я знаю? Что он — прозрачный, что ли? Если хотите знать, все они, Бальтазары, немного чокнутые.
Жермен была возбуждена. Глаза ее совсем округлились, а в пристальном взгляде таилась тревога и вызов.
— Луи тоже родом из Ансеваля?
— Он сын нашего старого учителя. Но кое-кто считает, что жена учителя прижила его от священника.
— Он на стороне мосье Ришара?
— Да вы что?! Он всю жизнь ходит по пятам за барышней. Он оставался со стариком до самой его смерти, на руках его носил, когда тот болел, и знает, пожалуй, больше всех, может, даже больше самого мосье Бракемана.
— А Луи за вами никогда не ухаживал?
— Он? — Она расхохоталась. — Куда ему! Он ведь старик! Ему не меньше пятидесяти пяти. И вообще, грош ему цена, если хотите знать. Понимаете? Вот почему мадам Луи и Альбер…
— Кто такой Альбер?
— Лакей. Он тоже из Ансеваля. До двадцати одного года он был жокеем.
— Простите. Меня водили по всему дому, но я не видел комнаты, в которой…
— Потому что он ночует над конюшнями вместе с Жеромом.
— Жеромом?
— Кучером мосье Фелисьена. Только Арсен, шофер, — он женат и у него есть ребенок — спит себя дома.
Мегрэ в конце концов исписал именами весь листок блокнота.
— Если кто и стрелял в барышню — а меня это не удивит, — то, скорее всего, сам мосье Ришар. Когда они ругаются…
— Они часто ссорятся?
— Можно сказать, дня без ссоры не проходит. Однажды он ей так стиснул руки, что она неделю ходила с синяками. Но она защищается — будь здоров. Только я готова поспорить, что стреляли вовсе не в барышню.
— В кого же?
— В графа!
— Какого графа?
— Да вы что, ничего не понимаете? В графа д'Ансеваль.
— Верно! Есть же еще один граф д'Ансеваль.
— Внук того, который продал замок старому Бальтазару. Мадемуазель разыскала его не знаю где.
— Он богат?
— Он? Ни гроша за душой.
— И он бывает в доме?
— Он бывает у мадемуазель.
— Он… Я хочу сказать…
— Вы хотите спросить, не волочится ли он за ней? Не думаю. Теперь вы понимаете? Они все какие-то ненормальные. Грызутся, как собаки. Одному только Юберту ни до чего дела нет, а вот те оба, брат и сестра, и хотят втянуть его в это грязное дело.
— Вы говорите о Юберте Бальтазаре, сыне старика? Сколько ему лет?
— Лет пятьдесят. А может, и больше. Он такой воспитанный, такой вежливый. Как придет к нам, так обязательно со мной поболтает… Скажите-ка, в это время поездов на Конфлян уже нет? Мне надо где-нибудь переночевать. У вас найдется для меня кровать?
— К сожалению, у нас нет комнаты для гостей. Мы недавно переехали сюда. Я найду вам комнату в гостинице, в этом же квартале.
— Вы уже ложитесь?
— У меня еще свиданье в городе.
— Оно и правда, что легавым не часто приходится спать в своей постели. Странно, но вы совсем не похожи на полицейского. Я знала одного такого — он был сержантом, — высокий, смуглый, его звали Леонард…
Но Мегрэ Леонард не интересовал.
— Я вам еще пригожусь, а? Может, мне вернуться к ним, как будто ничего и не случилось? Тогда я смогу каждый вечер рассказывать вам, что там произошло за день.
— Мы увидимся с вами завтра, — сказал он. — Пойдемте, пожалуйста, со мной…
Прежде чем надеть пальто и шляпу, она снова поправила волосы перед зеркалом и, схватив со стола бутылку с наливкой, спросила:
— Разрешите? Я столько говорила, столько думала… А вы не пьете?
