— Приблизительно около двенадцати такой тип заходил к нам. Он выпил три рюмки кальвадоса и заказал белого вина для мальчишки. Но тот пить не захотел. В конце концов выпил и съел два крутых яйца…
По лицу Оливье Лекера можно было подумать, что он слышит голос сына.
— Вы не знаете, куда они пошли?
— В сторону Батиньоль… Мужчина был уже крепко под мухой.
Отцу тоже очень хотелось сесть к телефону и начать звонить, но свободных аппаратов больше не было, и он ходил от одного к другому, нахмурив брови.
— Алло! «Занзибар»? Не видели ли вы сегодня утром…
Едва один успевал произнести эти слова, как другой уже подхватывал их словно припев.
Улица Дамремон. На самом верху Монмартра. В половине второго они там были. Человек разбил рюмку, движения его становились все более неуверенными. Мальчишка сделал вид, что идет в уборную, мужчина тотчас же последовал за ним. Тогда мальчишка раздумал, будто испугался чего-то.
— Странный тип. Он все время хихикал с видом человека, который хочет с кем-то сыграть шутку.
— Слышишь, Оливье? Биб полтора часа назад там был…
Андрэ Лекер теперь уже боялся высказать вслух свои мысли. Борьба подходила к концу. Раз уж Любэ начал пить, он не остановится. Что все это сулит мальчугану?
С одной стороны, может, оно и хорошо для Биба, если у него хватит терпения ждать и он не будет предпринимать никаких рискованных шагов.
Но если он ошибается, если он считает своего спутника более пьяным, чем есть на самом деле, если…
Взгляд Андрэ Лекера упал на брата, и на минуту он представил себе, во что бы тот превратился, если бы не астма, помешавшая ему спиться.
— Да… Как вы сказали?.. Бульвар Ней? Они были уже почти на окраине Парижа. Стало быть, бывший полицейский вовсе не так пьян. Он шел намеченным путем, уводя понемногу ребенка за пределы города, к его окраинам.
Три полицейские машины уже выехали в тот квартал. Туда же были направлены и все имевшиеся в их распоряжении мотоциклисты. Даже сам Жанвье и тот отправился вслед за ними в маленькой машине комиссара. Больших трудов стоило удержать отца, который во что бы то ни стало хотел ехать вместе с ним.
— Ведь тебе уже говорили: здесь мы первыми узнаем все новости…
Ни у кого не было времени даже сварить кофе. Все были невероятно возбуждены. Говорили раздраженно, резко.
— Алло! «Восточный бар»? Алло! Кто у телефона? Это спрашивал Андрэ Лекер; вдруг он поднялся, продолжая держать трубку у уха и делая странные знаки, чуть не топая ногами.
— Как?.. Не кричите в трубку… Тогда и все остальные услышали звонкий, похожий на женский голос:
— Послушайте, я же говорю… Алло, послушайте, предупредите полицию, что… Алло! Предупредите полицию, что я его поймал… убийцу… Алло! Как?.. Дядя Андрэ?.. — Голос сник, стал напряженным, испуганным. — Я же вам говорю… Стрелять буду… Дядя Андрэ!
Лекер не помнил, кто взял у него трубку из рук. Он выскочил на лестницу. Чуть не выломал дверь в кабинет телеграфиста.
— Скорей!.. «Восточный бар» у ворот Клиньнякур… Всех имеющихся в распоряжении незанятых полицейских…
И, не дожидаясь, пока телеграфист начнет передавать распоряжение, он, перепрыгивая через четыре ступеньки, вбежал в дежурную комнату и, пораженный, застыв на пороге, уставился на своих товарищей, которые, неподвижные и какие-то размякшие, прислушивались к доносившемуся из трубки, которую держал Сайяр, по-деревенски грубому голосу:
— Все в порядке! Не портьте себе кровь… Я сто огрел бутылкой по голове. Свое он получил… Не знаю, что он хотел от мальчишки, но… Что?.. Вы хотите говорить с ним? Иди сюда, малый… Дай-ка мне свою штуковину… Я не очень люблю эти игрушки. Смотри пожалуйста, да ведь он не заряжен…
Другой голос:
— Это вы, дядя Андрэ?
Комиссар с трубкой в руке осмотрелся вокруг и протянул ее не Андрэ Лекеру, а Оливье.
— Дядя Андрэ?.. Я его поймал!.. Убийцу!.. Я его поймал…
— Алло! Биб…
— Кто это?
— Алло! Биб, это…
— Что ты там делаешь, папа?
— Ничего… Я ждал… Я…
— Ты знаешь, я очень доволен. Обожди… приехали полицейские. Хотят со мной говорить… Еще машина подъезжает…
Шум, голоса, звон стаканов. Оливье Лекер неуклюже держал трубку, поглядывая на карту, а видел, вероятно, не ее, а то, что происходило далеко отсюда, там, в северной части города, на большой дороге, где гулял ветер.