Первое дело Мегрэ - страница 202

Знает ли он, кто с такой настойчивостью роется в его вещах?

И если знает, то знает ли, что ищет этот человек?

Зачем бы ему упражняться в стрельбе из револьвера, да еще в темноте, если он не решил когда-нибудь ночью пустить оружие в ход?

И, наконец, главный вопрос: если мосье Марб все это знал, почему он обратился к Маленькому доктору, о способностях которого слышал лишь стороной, и почему, не удостоверившись даже в его согласии, послал ему чек на довольно крупную сумму?

«Сегодня вечером ни под каким видом нельзя пить, — дал себе слово Жан Доллан. — Потому что сегодня ночью непременно что-то произойдет. Либо я узнаю все сегодня ночью, либо никогда не узнаю…»

В тот же миг он вздрогнул. Он думал, что до ночи может не беспокоиться, но события развивались быстрее, чем он предполагал.

Сначала в саду, затем на террасе послышались голоса — голоса двух спорящих мужчин.

Он приоткрыл окно, надеясь, что будет лучше слышно, но до него долетал лишь невнятный говор.

Была не была! Маленький доктор обулся, надел пиджак. Он же не обычный гость и вправе быть нескромным; если на то пошло, это даже его прямая обязанность.

Он спустился вниз, притворяясь, что после обеда хорошо вздремнул и не совсем еще очнулся… В столовой Элоиза наводила порядок, если вообще мыслимо говорить о порядке в этом доме. Она шепнула ему:

— Сын к нему приехал.

Маленький доктор закурил и, приняв непринужденный вид, вышел на террасу. Ему показалось, что мосье Марб, заметивший его первым, сделал сыну знак замолчать.

— Простите, если помешал, но…

— Что вы, доктор! Разрешите представить моего сына Клода. Я вам о нем рассказывал, не так ли? Посмотрите, какой он у меня рослый и красивый.

Гм!.. Рослый — это верно, сильный и гибкий. Брюнет. Смуглая гладкая кожа. Огромные глаза. Полные губы. И все-таки не хотелось бы доктору иметь такого сына. Отталкивали его крикливая элегантность и нагловатая манера держаться.

— Здравствуйте, мосье! — довольно сухо приветствовал Клод доктора.

— Доктор — мой давнишний приятель — приехал погостить у нас несколько дней.

И мосье Марб взглядом дал понять доктору, что сыну ничего не известно.

— Вы тоже служили в колониях? — подозрительно осведомился Клод.

Боясь, как бы доктор Доллан не сказал чего-нибудь лишнего, мосье Марб ответил за него.

— Нет. Я познакомился с доктором в Сансере. Когда я узнал, что он приехал на несколько дней в наши края…

— Послушайте, доктор!

А он невоспитан, этот юный Клод!

— Не знаю, давно ли вы знакомы с отцом, но могу вас уверить, он чистый маньяк…

— Клод! — перебил мосье Марб, которому явно было не по себе.

— А что? Не вижу причин что-то скрывать. То, о чем я тебя прошу, вполне естественно, все могут это знать, тем более старый приятель, как ты говоришь…

— Мой сын, мосье Доллан…

— Дай я скажу. И признайся, я не так уж часто тебе надоедаю. Если на то пошло, я зарабатываю себе на хлеб, и это в достаточной мере похвально…

— Клод!

— Вы, конечно, меня поняли, доктор. Я прочно стою на своих ногах… Разве что время от времени, когда уж очень прижмет, прошу у отца тысчонку-другую. Все молодые люди в моем возрасте так делают, да и почему он один должен пользоваться своим богатством… Сегодня я пришел к нему…

— Если тебе нужна тысяча франков…

— Ты же знаешь, что нет, папа… Так вот, доктор, рассудите нас… Если вы успели осмотреть дом, то видели, что он смахивает не то на барахолку, не то на музей. Тут есть все, что хотите, — и хлам, и неплохие вещицы. Отец такой человек, что не выбросит ничего, даже изношенный костюм; где-то у него хранится коробка со старыми пуговицами…

— Ты преувеличиваешь!

— Допустим. Тем не менее на чердаке наверху свалены все мои старые игрушки. В детстве меня баловали… Отец их сберег. Они, понятно, ничего не стоят… Так вот, сегодня… У меня есть друг, у него сынишка… Я обещал ему для мальчонки свои старые игрушки и пришел к отцу попросить…

Мосье Марб грустно улыбнулся.

— Вы поняли, доктор? Он находит вполне естественным забрать вещи, дорогие мне, как память о его детстве и о бедной моей жене…

— Да что ты слезу пускаешь! — накинулся на него молодой человек. — Так не дашь?