Был уже полдень, когда Люка и Мегрэ вышли на улицу.
— Что-нибудь выпьем, патрон?
Они вошли в маленькое бистро под красной вывеской на углу улицы и уселись за столик. Оба были в прескверном настроении; Люка выглядел особенно мрачным.
— Ну и дыра, — вздохнул он. — Кстати, я нашел любовную записку. Отгадайте где? В пачке сигарет этого парня. Должно быть, он до смерти боялся матери.
Это была действительно любовная записка:
Мой дорогой Жозеф,
ты меня так расстроил вчера, сказав мне, что я тебя презираю и никогда не выйду замуж за такого человека, как ты. Ты ведь хорошо знаешь, что я люблю тебя так же, как ты меня. Я верю, что ты непременно многого добьешься в жизни. Но, прошу тебя, не жди меня больше так близко от магазина. Тебя заметили, и мадам Роза уже что-то подозревает. Впредь жди меня у метро, но только не завтра, потому что за мной зайдет мама и мы пойдем к зубному врачу. Прошу тебя, ничего больше не выдумывай. Нежно целую тебя и люблю.
Матильда.
— Так вот что! — воскликнул Мегрэ, перебирая записи в своем бумажнике.
— Что такое?
— «Ж» и «М». Что поделаешь — такова жизнь! Так это начинается, а кончится в маленьком домишке, где будут царить одиночество и покорность судьбе. Как только я подумаю, что этот негодник стащил у меня трубку…
— Вы и впрямь полагаете, что у вас ее украли? Видно было, что Люка не верит этому, как и всем басням матушки Леруа. Ему уже в зубах навязла вся эта история, и он не понимал поведения начальника, который всерьез строил бог знает какие догадки.
— Если бы он не стянул мою трубку… — начал Мегрэ.
— Ну и что? Что это доказывает?
— Тебе не понять. Я был бы спокойнее… Гарсон, сколько я вам должен?
Они ждали автобуса, глядя на безлюдную набережную. Было время обеда. Подъемные краны замерли, протянув неподвижные руки к небу, а баржи, казалось, заснули…
В автобусе, не выпуская трубки изо рта, Мегрэ вдруг прыснул от смеха:
— Бедняга… Мне вспомнился этот унтер… Ты замечал, Люка, что на кладбищах могилы вдов встречаются значительно чаще, чем могилы вдовцов? «Здесь покоится такой-то и такой-то, скончавшийся в 1901 году». А ниже надпись посвежее: «Здесь покоится такая-то, вдова такого-то, скончавшаяся в 1930 году». Разумеется, она последовала за ним, но двадцать девять лет спустя!
* * *
Пока в полицейской картотеке разыскивали всех Блюстейнов, когда-либо имевших дело с правосудием, Мегрэ занимался обычными текущими делами, Люка же большую часть времени проводил в переулках около площади Республики.
Гроза так и не разразилась. А духота становилась все более невыносимой. Свинцовое небо с фиолетовыми отсветами напоминало готовый прорваться фурункул. Раз десять — не меньше — Мегрэ инстинктивно протягивал руку за пропавшей трубкой и всякий раз ворчал:
— Проклятый мальчишка…
Дважды он осведомлялся по телефону:
— Нет новостей от Люка?
Не так уж сложно было опросить в парикмахерской сослуживцев Жозефа Леруа и таким образом найти Матильду — ту, что писала ему записки.
Итак, сначала Жозеф стащил трубку Мегрэ. Затем тот же Жозеф, хотя и одетый, но в домашних туфлях — если их можно назвать туфлями, — прошлой ночью исчез…
Мегрэ оторвался от чтения какого-то протокола, попросил телефонистку соединить его с картотекой и с несвойственным для него нетерпением спросил:
— Ну, как дела с Блюстейнами?
— Ищем, мосье комиссар, — тут их целая куча, настоящих и мнимых. Во всяком случае, пока еще не нашли никого, кто проживал бы в это время на набережной Берси. Как только что-нибудь обнаружим, сразу же сообщим.
Наконец появился Люка. Он обливался потом.
— Все в порядке, шеф. Но это было не легко, уверяю вас. Наш Жозеф — престранный тип… Он весьма неохотно посвящал других в свои секреты. Вообразите себе длинный парикмахерский зал. Пятнадцать или двадцать кресел и столько же мастеров. С утра до вечера толкучка… Люди входят, уходят… «Жозеф? — спросил у меня хозяин. — Какой это Жозеф? Ах, да. Прыщавый. Ну и что? Что натворил этот Жозеф?» Я спросил у него разрешения задать несколько вопросов его служащим. И пока я переходил от кресла к креслу, все они хихикали, переглядывались. «Жозеф? Нет, мы никогда не проводили время вместе. Он всегда уходил один. Была ли у него девчонка? Возможно… Хотя с такой рожей…» Снова хихиканье: «Был ли он откровенен? Чурбан — и тот откровеннее. Этот юный господин стыдился своей профессии и не снисходул до нас — брадобреев…» Видите, шеф, в каком тоне они разговаривали со мной. Хозяин уже начал ворчать, считая меня слишком назойливым. Наконец я добрался до кассы. Кассирша, толстушка лет тридцати, томная и сентиментальная на вид, прежде всего спросила меня: «Жозеф наделал глупостей?» — «Да нет же, мадемуазель, напротив. Скажите, были у него знакомые девушки где-нибудь в округе?»
![Расследования Берковича 9 [сборник]](/uploads/books/images/66/669e677c3840e37f130f6b5c3f11e9adef03d3f3.jpg)
