— И это ему удалось?
— Судя по тому, что мне — кстати, весьма неохотно — сообщил губернатор, ему удалось лишь восстановить против себя администрацию и местные крупные компании… Может быть, из-за климата он стал пить еще больше. Не подумайте, что я говорю это из ревности, я никогда его не ревновала… Там, в Габоне, он жил в хижине… с негритянкой, и кажется, у них были дети…
Мегрэ смотрел на клетку с попугайчиками, пронизанную лучами солнца.
— Ему дали понять, что его дальнейшее пребывание там нежелательно.
— Вы хотите сказать, что его выслали из Габона?
— По всей вероятности, да. Я не знаю толком, как это делается, а губернатор говорил весьма уклончиво… Но так или иначе, Франсуа пришлось уехать.
— Как-то раз один из ваших знакомых встретил его на бульваре Сен-Мишель. Когда же это случилось?
— Дочь и об этом вам говорила? Имейте в виду, я вовсе не уверена, что это был именно он. Просто человек с рекламой местного ресторана был похож на Франсуа… Когда мой знакомый назвал его по имени, он вздрогнул…
— Ваш знакомый заговорил с ним?
— Франсуа посмотрел на него так, будто никогда в глаза его не видел. Вот и все, что мне известно.
— Я только что говорил вашей дочери, что сейчас не время просить вас посетить больницу, чтобы опознать его, — ведь все лицо у него забинтовано. Но когда ему станет лучше…
— А вы не думаете, что это будет слишком тягостно?
— Для кого?
— Для него, конечно!
— И тем не менее необходимо устранить малейшие сомнения насчет его личности.
— Я почти убеждена, что это он… Хотя бы из-за шрама… Помню, это было в воскресенье, в августе…
— Я знаю.
— В таком случае, я не вижу, чем еще могу быть вам полезной…
Мегрэ поднялся — ему не терпелось выскочить на улицу и больше не слышать этой ужасной трескотни попугайчиков.
— Надеюсь, что в газетах…
— Обещаю вам, что в газетах будет лишь краткое сообщение.
— Это важно не столько для меня, сколько для моего зятя. Человеку деловому всегда неприятно, когда… Заметьте, зять был в курсе дел, он все понял и примирился… Так вы и в самом деле ничего не хотите выпить?
— Благодарю вас.
Очутившись на тротуаре, Мегрэ спросил Торанса:
— Где здесь можно найти скромненькое, тихое бистро? Страшно хочу пить!
Эх, поскорее бы кружку холодного пива с густой шапкой пены!
И они действительно нашли тихое полутемное бистро, но пиво там, увы, оказалось тепловатым и безвкусным.
— Список у меня на столе, — сказал Люка. Как всегда, он старательно выполнил поручение.
Мегрэ увидел перед собой не один, а несколько списков, напечатанных на машинке. Прежде всего — опись самых разнообразных предметов. Сотрудник судебно-медицинской экспертизы подвел их под рубрику «рухлядь», хотя вещи эти, некогда хранившиеся под мостом Мари, составляли все движимое и недвижимое имущество Тубиба! Фанерные ящики, детская коляска, рваные одеяла, старые газеты, жаровня, котелок, «Надгробные речи» Боссюэ и все остальное было свалено теперь наверху, в углу лаборатории Дворца Правосудия.
В следующем списке перечислялась одежда Келлера, доставленная Люка из больницы. И, наконец, на отдельном листе было выписано все содержимое его карманов.
Вместо того чтобы просмотреть этот последний список, Мегрэ отодвинул его в сторону и с любопытством вскрыл коричневый бумажный пакет, куда бригадир Люка сложил все мелочи. В эту минуту Мегрэ, освещенный лучами заходящего солнца, представлял собой занятное зрелище — ни дать ни взять, ребенок, который нетерпеливо развязывает мешочек под рождественской елкой, ожидая найти в нем бог весть какое сокровище!
Сначала комиссар извлек и положил на стол очень старый, помятый стетоскоп.
— Он находился в правом кармане пиджака, — пояснил инспектор. — Я попросил в больнице проверить его, и мне сказали, что он неисправен.
Почему же, в таком случае, Франсуа Келлер носил его при себе? Надеялся починить? Или же хранил его как реликвию, как последний своеобразный символ своей профессии?
Затем Мегрэ вынул перочинный нож с тремя лезвиями и пробочник с треснувшей роговой ручкой. Как и все остальное, он, скорее всего, откопал его в каком-нибудь мусорном ящике.