Мегрэ пропустил эти слова мимо ушей — пусть обратится к нему непосредственно.
— Вы мне дадите в конце концов сигарету?
— Извините. Я не понял, что это вы ко мне обращаетесь. К сожалению, у меня при себе нет сигарет — я курю трубку. Но как только мы прибудем на место, я достану вам сигареты.
Она не прерывала больше молчания до моста Лажат.
— Мнят о себе невесть что… Одни французы умные, а мы все дурачки! Ни черта бы вам нас не взять, если бы не Ларнер!
На этот раз Мегрэ поглядел на Элен внимательно, но на ее лице, слабо освещенном приборной доской, он не смог ничего прочесть; он даже не понял, нарочно ли она это сказала или просто проговорилась.
Дело в том, что в этой маленькой фразе содержалась очень ценная для него информация. Впрочем, он и сам об этом догадывался. С самого начала ему казалось, что Билл Ларнер не по доброй воле сотрудничает с такими парнями, как Чарли и Чичеро. К тому же его роль была тут явно второстепенной, он был, так сказать, лишь подручным: достал машину, сделал обыск у Лоньона, нашел им жилье — сперва у своей подруги на улице Брюнель, а потом, видимо, в «Весельчаке». Во время допроса Лоньона в лесу Билл служил переводчиком, но сам он не бил инспектора. Этой ночью он, воспользовавшись, видимо, тем, что Чарли поехал в Париж, решил отделаться от этой компании и вернуть себе свободу, о которой уже давно мечтал, особенно с тех пор, как стало ясно, что дело это явно не в его вкусе. Прямо ли он заявил Чичеро, что намерен смотаться? Или Чичеро засек Билла, когда он собирался бежать, и попытался его остановить? Так или иначе, ясно было, что Билл Ларнер стукнул Чичеро — это он подбил ему глаз.
— У вас есть машина? — спросил Мегрэ у Элен.
Теперь, когда Мегрэ задавал вопросы, Элен демонстративно молчала, с презрением глядя на него.
Насколько он помнил, гаража возле «Весельчака» не было. Чарли вернулся в Париж на той машине, на которой все они приехали в Мэзон-Лафит. Ларнер, видимо, пошел пешком через лес к шоссе или к вокзалу. С момента его ухода прошло не больше двух часов. Но теперь мало шансов задержать его, прежде чем он перейдет границу.
Когда у ворот Майо они проехали мимо бистро, которое оказалось уже открытым, Элен заявила, снова ни к кому не обращаясь:
— Я хочу пить!
— У меня в кабинете есть коньяк. Мы там будем через десять минут.
Машина быстро мчалась по еще пустынным в этот час улицам.
Когда они въехали во двор префектуры, Элен, прежде чем двинуться с места, спросила:
— Вы мне правда дадите коньяку?
— Обещаю.
Мегрэ с облегчением вздохнул: теперь можно не бояться, что ее снова придется тащить насильно, как в лесу.
— Жди меня, — сказал он шоферу. Когда Мегрэ попытался помочь своей спутнице подняться по лестнице, она завопила:
— Не трогайте меня! Я пожалуюсь консулу! Быть может, она всего-навсего разыгрывала эту дурацкую роль? Быть может, она всегда разыгрывала какую-нибудь роль…
— Сюда, пожалуйста!
— А коньяк?
— Да, да.
Он открыл дверь в комнату инспекторов. Торанс со своим подопечным еще не прибыл, потому что по пути он заехал в госпиталь и оставил там раненого. Вашэ, говоривший в этот момент по телефону, с любопытством поглядел на американку.
— Значит, просто снята трубка? Вы в этом уверены? Благодарю вас.
— Сейчас, — бросил Мегрэ, видя, что Вашэ хочет ему что-то сказать. — Постереги ее, пожалуйста.
Мегрэ прошел к себе в кабинет, взял бутылку, налил в стакан коньяку и протянул его Элен. Элен выпила залпом и тут же показала пальцем на бутылку.
— Зачем же сразу? Подождем немного… У тебя есть сигареты, Вашэ?
Он сунул Элен в рот сигарету, поднес спичку, и она, пустив ему в лицо струю дыма, с трудом проговорила:
— Все равно я вас ненавижу.
— Вашэ, кто-нибудь должен ее стеречь. Но при ней нельзя ни о чем говорить.
— А почему бы нам не сунуть ее в «клетку»? «Клеткой» они называли узенькую камеру под лестницей, где с трудом помещался матрас. Света там не было. После минутного раздумья Мегрэ все же предпочел оставить ее в пустом кабинете. Выходя, он запер его на ключ.
— А коньяк? — крикнула она ему из-за двери.
— Успеется.
Он вернулся к Вашэ.
— У кого это снята трубка?