Видение исчезло. Что это было - воображение? Ментальная связь? На таком расстоянии от Аббатства? Нет, не может быть, он же находится в статис-поле, да еще с медальоном из рашшина. Воображение, только воображение. Оно священнику не помеха, напротив - если держать его в узде. Так учили в семинарии.
Опять он поймал себя на том, что старается думать о постороннем: чему учили в семинарии, почему ужин принесла госпожа Абигайль - и должен ли он был и ее называть "дочь моя"? Она, кажется, хотела о чем-то посоветоваться. Хорош советничек!
Он вышел на крылечко, оглянулся.
Дом стоял позади церкви, и его окружали низкие, специально оставленные при строительстве ели. Мало ли с каким вопросом люди идут к священнику, совсем не обязательно, чтобы всяк видел. Особенно в поселении пионеров, где вынужденное близкое общение порой становится невыносимым. Поэтому подойти незамеченным было не так уж и сложно. Хотя сейчас, когда солнце светит круглые сутки, это куда сложнее, чем зимой. Все-таки кто-то мог увидеть идущего. Нужно будет обязательно расспросить поселенцев.
Из-за елей он увидел достопочтенного Хармсдоннера, спешащего к дому. Откуда его можно увидеть еще? Из церкви, но в ней нет никого. А больше... Похоже, больше и неоткуда.
- Несчастный Рон, - завидя его, воскликнул старшина. - Я только сейчас понял, отчего вы хотели взять его с собой. Надеялись отвлечь от тоскливых мыслей, верно? Внушить, что он очень нужен поселению. Он очень переживал смерть пера Кельвин и вот - наложил на себя руки. Я послал за Брасье, он, как старший Киллмен, должен дать заключение.
- Рон...- внезапно Иеро умолк. Торопиться не нужно. Путь посмотрят, скажут свое, не замутненное, не навязанное мнение.
Они встали у дома, поджидая Брасье.
- Он нес вам бумаги пера Кельвина. Прочитал, наверное, и расстроился.
- Расстроился?
- А вы еще не читали?
- Это ведь были не бумаги а пергамент, достопочтенный Хармсдоннер?
- Да, я называю все бумагами по привычке. Печальная бумага, я и сам читал с тяжелым сердцем. Потому и запечатал, и никому не показывал, кроме членов совета.
- Но что в нем было, в пергаменте Кельвина?
- Тоска и печаль. Быть может, он болел?
- Вы бы не могли привести мне дословно его записи?
- Дословно? Я не запоминал, да и зачем? Пергамент должен быть у Рона.
- Судя по всему, он сгорел, пергамент.
- Сгорел?
- В доме запах пергамента, и в очаге разведен огонь.
- Очень жаль. Я недооценил состояние Рона, иначе не доверил бы ему бу... простите, пергамент.
Капитан Брасье выглядел очень озабоченным.
- Тело нашли вы, пер Иеро?
- Да. Нашел и сразу попросил госпожу Абигайль известить вас и достопочтенного Хармсдоннера.
- Абигайль?
- Она вызвалась отнести ужин перу Иеро, - вступил в разговор старшина. - Хотела поговорить насчет воскресной школы.
- Понятно, - кивнул киллмен и переступил порог.
Следом вошли Иеро и старшина.
- Это вы разрезали ремень, пер Иеро?
- Я, - коротко ответил Иеро. Странный вопрос. Не мог же это сделать мертвый Рон.
- А зачем вы сняли ремень с балки?
- Не очень приятно, когда в твоем доме над головою болтается ремень. С учетом всех обстоятельств.
- Все-таки не стоило этого делать.
Иеро едва не сказал "в следующий раз не стану". Не время острить.
Или...
Или ему пришла в голову не скверная острота, а предвидение?
- Табурет...
- Табурет поставил я. Когда я вошел, он лежал вот так, - показал Иеро.
Киллмен выразительно вздохнул. Затем опустился на колени и стал разглядывать Рона.
- Нужно его раздеть.
- Мое ложе...
- Нет. Ложе не годится. Тело лучше оставить на полу.
Киллмен действовал аккуратно и четко.
- Обращаю ваше внимание, достопочтенный Хармсдоннер и Иеро, что на теле отсутствуют следы борьбы - ссадины, кровоподтеки, за исключением правой руки, о которой нам доподлинно известно, что она была сломана прежде.
- Совершенно верно, - подтвердил старшина. Иеро только кивнул.
Затем Киллмен разрезал петлю, стягивающую шею Рона.
