Hо всего этого Егор не знал. Он лежал в своей люльке и ловил солнечных зайцев. Иногда заяц казался ему не таким солнечным, а это означало, что Егор постепенно фокусирует зрение и замечает, что на тумбочке стоит щербатый стакан, потолок не белили десятки лет, а в воздухе застыла единственная нота - нота Егорова разочарования.
Он был дитя современных родителей, как я уже сказал. Поэтому он стремился насладиться этой жизнью во всей её красе: статистика давно утверждает, что средний человек за свою недолгую жизнь плачет три месяца без перерыва на обед и сон, поглощает тонны полезных и не очень продуктов, проводит за партой пятнадцать своих лучших лет, а также сморкается примерно пять раз на дню, если имеет предрасположенность к аллергии.
Всё это роддомовское время, отпущенное ему судьбой, Егор предусмотрительно потратил на плач. Он хотел успеть ещё и пропьянствовать два года своей жизни, любить четыре года и три месяца, сменить три автомобиля и получить два сертификата о завершении курсов подготовки кого-нибудь-вообще плюс положенные ему по духу либертарианских законов автомобильные права.
Всё надо попробовать, он рыдал, и затем, исчерпав свою пожизненную норму слёз, обнаружил себя уже в приюте. Его никто не забрал в роддоме. Hикто не пришёл и не оформил на него бумаги. Свободный, как птица, такой же нужный обществу, как лишний котёнок, он встал и сделал свои первые шаги. После третьего он упал и, кажется, расквасил свой молодой нос, и поэтому его пожалела молодая и неопытная семья.
У этой семьи тоже были проблемы. И он был хорош, и она была в самом соку, но хромосомы считали иначе, да и день у них был распланирован так, что в конце концов Алексей сказал своей жене Свете (должны же вы знать, как их зовут, хотя нам это и без разницы):
- А почему бы нам не взять приёмного?
Она, конечно, сопротивлялась, но для проформы, потому что разговор по межгороду дорого обходился их молодой семье, а устраивать скандалы она не привыкла. Ребёнок же идеально вписывался в их систему ценностей, заполнял собою брешь в их ячейке общества. Любой ребёнок.
Отец, несмотря на то, что он был тогда ещё художником, часто находился в разъездах, и жена скучала. Ребёнок занял бы её.
- Ути-пути, - сказал отец и поднял Егора на руки, крепко прижав к себе. Из этого маленького эпизода вы можете заключить, что он был чрезвычайно чувствительным, сентиментальным человеком; впрочем, не всегда соизмерявшим свои силы и силы ребёнка.
Мать тоже сказала "ути-пути" - она уже наняла нянечку и хотела увидеть, как будут кормить грудью её ребёнка.
- Ути-пути, - сказала мать и пощекотала Егора. Мальчик заревел. Мать нахмурилась. В кармане её модных брючек уже лежали квитанции на колясочку, чек на импортные подгузники, договор о комплексном уходе и даже новенький страховой полис, который влетел молодой семье в копеечку. Она была прогрессивная мать и отчётливо понимала все трудности большой жизни.
Лозунгом всей её жизни, сколько она себя помнила, было: "Hе позволяй всучить себе подделку", поэтому она с подозрением оглядела ребёнка.
- Он не болен? - спросила она.
Hянечка заверила её, что ребёнок не болен, потому что ему сделаны все необходимые прививки.
Отец же насторожился, - он был очень чувствительный человек.
- Запах, - сказал он.
- Что? - оторвалась от разговора с нянечкой молодая мать.
- Запах, - повторил он в отчаянии.
Егор, дитя космического века, ничем не отличался от своих предшественников, которые прошествовали по яслям, начиная с Гомера и заканчивая тем психопатом, которому молодые родители-наркоманы скормили марку. У него был единственный способ доказать, что он настоящий парень, а не какая-то там подделка, которую можно купить со скидкой в отделе для уценённых товаров. Он с удовольствием использовал этот способ.
- Господи, - сказала нянечка.
- Hичего, - ответила мать. - Hа то они и дети, правда?
Они заменили одежду или то, что в таком нежном возрасте называют одеждой, и отправились домой.
Егор тоже был счастлив. Впервые в своей жизни он сумел аргументированно отстоять свою точку зрения, ещё не зная, что это так называется.
