Освоение любви, как выяснено в повести “Первая любовь”, разворачивается от любви присваивающей, интенционально направленной на тематизацию своего объекта к любви ненаправленной, к любви, узнающей себя в неслышной данности другого — как нерассеивающееся удержание благодати явленности Другого. Сопровождая любой акт интенционально-присваивающей любви, любовь пассивной собираемости “от другого”, в свете другого — является основой для любого акта любви интенционально-присваивающей. Но она дана только косвенно, её нельзя тематизировать, сделать репрезентативным объектом рассмотрения. Именно она и есть — первая любовь. Писать “о” такого рода любви просто невозможно, работа писателя, стремящегося с ней соприкоснуться через письмо — это работа собирания знаков косвенного зрения, того “нечто”, что может быть дано только на заднем плане непосредственного восприятия — подобно “объектам пассивного синтеза” у позднего Гуссерля. “Посттургеневская” русская проза усвоила это открытие Тургенева, и такие разные писатели, как Толстой, Бунин или Набоков, когда они пытаются соприкасаться через письмо с любовью, разрабатывают — каждый свою собственную — технику косвенного высказывания, через которую может явиться в речь первая любовь.
