Первая гражданская война в Риме - страница 66
Вскоре Сулла отправил сенату еще одно послание. В нем он перечислял все свои заслуги, начиная с Югуртинской и кончая Митридатовой войной, а также ставил себе в заслугу и то, что дал приют в своем лагере бежавшим из Рима от марианцев[679]. В награду же, продолжал Сулла, недруги объявили его врагом отечества, разрушили его дом, убили друзей, а жена и дети еле спаслись бегством[680]. Теперь он явится на помощь Риму и «отомстит врагам за все ими содеянное». Но к прочим гражданам, в том числе и к недавно ставшим таковыми италийцам, добавлял будущий диктатор, он никаких претензий не имеет[681].
Письмо Суллы вызвало в Риме шок. Город охватил страх[682]. Patres не желали войны, и мнение, надо думать, большинства из них изложил принцепс сената Луций Валерий Флакк, выступивший с речью о необходимости направить к Сулле послов[683]. В речи говорилось, что если последнему нужны гарантии личной безопасности, то пусть он сообщит об этом сенату — очевидно, предполагалось его прибытие в Рим на переговоры. От Цинны же и его окружения patres потребовали приостановить военные приготовления. Как ни странно, те дали требуемое от них обещание, но неясно, выполняли ли они его хоть какое-то время; во всяком случае, по отъезде послов они продолжали готовиться к войне (Liv. Per. 83; App. ВС. I. 77. 353-354). Между тем Цинна и Карбон обеспечили свое переизбрание в консулы на следующий, 84 г.[684]. Вскоре они приступили к активным действиям: не дожидаясь установления навигации, начали переправу через Адриатическое море из Анконы в Либурнию (Арр. ВС. I. 77. 354)[685].
Не вполне понятно, почему Цинна предпочел переправляться через море здесь, а не из Брундизия. По мнению Э. Бэдиана, консул как опытный военачальник[686] не мог не понимать, что его новобранцы не имеют шансов на победу при столкновении с ветеранами Суллы, тогда как в ходе иллирийской кампании у них будет возможность обрести необходимые навыки и уверенность в себе. Ученый допускает, что Октавиан, в 32 г. поступивший именно так, знал о плане Цинны, т. к. внук последнего был в указанном году консулом-суффектом (Badian 1962, 59).
М. Ловано, принимая соображения Э. Бэдиана, существенно дополняет их. По его мнению, Цинна, высаживаясь в Либурнии, собирался идти на соединение с войсками Луция Корнелия Сципиона Азиатского, разгромившего скордисков и вынудившего к миру дарданов и медов (Арр. Illyr. 5). Карбон же той порой должен был контролировать Италию, набирая новые войска (Lovano 2002, 103, 108-109).
Иную версию предложил Ж. Петкович. Он считает, что задача натренировать новобранцев если и ставилась, то играла, в лучшем случае, второстепенную роль. Если же говорить о соединении со Сципионом, то для этого пришлось бы проделать марш в несколько сот километров в условиях Балканского полуострова — новобранцам он дался бы очень непросто. Более вероятно, что Цинна, встревоженный успехами Суллы в Далмации, ставил перед собой оборонительные цели — вторжением в Либурнию удержать местные племена от перехода на сторону Суллы, который в противном случае мог дойти до Цизальпинской Галлии и оттуда вторгнуться в Италию с севера. При этом он рассчитывал на косвенную помощь со стороны Сципиона (Petkovic 2008, 119-125).
Цинна вполне мог иметь в виду обретение воинами боевого опыта в Иллирии, но только в качестве второстепенной задачи, и вопрос о задаче первостепенной остается в таком случае без ответа. Версия Ловано представляется спорной прежде всего в силу того, что Сципион, по-видимому, вел операции на Балканах задолго до описываемых событий[687]. Если же говорить о гипотезе Ж. Петковича, то, действительно, нельзя исключить, что Цинна и Карбон хотели защитить север Италии. Но при этом не вполне понятно, почему Цинна не попытался предотвратить наиболее вероятный сценарий — высадку Суллы в Брундизии, для чего требовалось овладеть Диррахием. Остается предполагать, что район последнего был уже занят сулланскими отрядами, и Цинна не рискнул высаживаться там, а предпочел начать наступление с севера.
