Первая гражданская война в Риме - страница 120

Примерно к этому времени некоторые исследователи относят пророчество Вегойи[1189], в котором идет речь об истекающем этрусском novissimum octavum saeculum[1190]. В нем шла речь о страшной каре тем, кто передвинет межевые столбы, причем среди этих кар называются не только бури, ураганы и неурожаи, но и гражданские распри (multae dissensiones in populo)[1191].

A. Мастрочиккве указывает на мрачное пророчество Вегойи о каре тем, кто переместит межевые камни, в том числе и рабам, указывая на то, что это перемещение является ниспровержением порядка, установленного самим Юпитером, и сопоставляет его с освобождением рабов Марием в Италии и Митридатом в Азии. Согласно его трактовке, речь шла о потрясении основ общества, угроза же этому порядку, чреватая самыми тяжелыми последствиями, исходила от прежних рабов, ставших гражданами, из чего он делает вывод, будто «на Востоке низшие классы признавали в Митридате харизматического царя, который мог положить конец невыносимому правлению римлян, в то время как в Италии те же самые классы видели в Марии времен гражданской войны харизматического вождя, который установил бы новый порядок и новую справедливость» (Mastrocinque 2005, 139-140).

Эта конструкция представляется не вполне убедительной. О поддержке Мария «низшими классами» (безо всякой конкретизации) говорить вряд ли можно — в Италии он, несомненно, пользовался значительной поддержкой, причем явно не только низов, однако население Рима в 87 г. отнюдь не стремилось перейти на его сторону, и начало это делать лишь в конце осады из-за нехватку продовольствия, а не из-за симпатий к победителю кимвров. О восприятии его как учредителя «нового порядка и новой справедливости» сведения в источниках и вовсе отсутствуют. (Вопрос о Митридате не относится к теме данной работы).

Ф. Гарсиа Мора, указав на шедшие в 88 г. войны и имевшие место зловещие природные явления (к перечисленным выше он добавляет гибель Помпея Страбона от молнии), отмечает, что «природные катастрофы и необыкновенные знамения рассматривались как проявление недовольства среди богов по причине раздоров между людьми». По его мнению, италийская и понтийская пропаганда (причем Митридат, возможно, заимствовал в этом отношении кое-что у италийцев, с которыми поддерживал контакты), ссылаясь на указанные предзнаменования, распространяли идеи о наступлении новой эры, которая, среди прочего, положит конец и господству Рима (Garcia Morâ 1999, 83-90).

Мысль о связи между италийцами и Митридатом, думается, требует серьезных доказательств — после резни в Азии жители Италии вряд ли могли быть дружественно настроены в отношении царя, и речь может идти разве что о тайных связях с некоторыми из их вождей, еще не сложивших оружия. Насколько массовыми были настроения, связанные с указанными знамениями, также неясно. То же можно сказать и о рассуждениях Ю. Г. Чернышова (1994, 71-75), который, рассмотрев прорицания одной из Сивиллиных книг и предсказание Вегойи, сделал вывод, будто эти «пророчества не могли не усилить и без того обостренные ожидания “конца времен”». В 88 г., когда закончилась Союзническая война, обстановка не очень им соответствовала — с одной стороны, италийцы потерпели поражение, но, с другой, их требования в целом были удовлетворены. Какими-то особо жестокими расправами, вроде разрушения городов с уничтожением части населения, которые походили бы на «конец времен» в миниатюре, война, за редчайшими исключениями, не сопровождалась. Вероятнее, что на тот момент среди большинства италийцев царила обычная усталость и стремление вернуться к мирному образу жизни. Настроения же племен, которые и в 88 г. продолжали борьбу (прежде всего самнитов), нам известны не настолько, чтобы мы могли делать выводы относительно эсхатологических ожиданий.

Несколько лучше мы осведомлены о настроениях после взятия Рима Суллой. Взятие Рима штурмом и убийство плебейского трибуна (к тому же, по всей видимости, пользовавшегося популярностью) никакого оправдания иметь не могли, а потому репутация консула (или консулов) заметно ухудшилась. Валерий Максим (III. 8. 5) передает слова Сцеволы Авгура в сенате при обсуждении эдикта против Мария, Сульпиция и их соратников: «Ты можешь выставлять своих солдат, которыми окружил курию, можешь сколько угодно угрожать мне смертью, но никогда не добьешься того, чтобы я из-за своей старости и слабости объявил врагом Мария». Бесспорно, конкретные выражения (окружение курии воинами, угроза смертью) принадлежат самому Валерию Максиму, неся на себе отпечаток более поздних времен, однако отношение к Сулле как к тирану (если речь Сцеволы не выдумана от начала до конца, за исключением возражения против санкций в адрес Марии) уже в то время передано в ней, по-видимому, верно. Другое дело, что мы не можем судить о том, какая часть сенаторов подобные взгляды разделяла; впрочем, то, что они в итоге согласились все же объявить Сульпиция, Мария и их сторонников