Правда, Соломон Алексеевич тем не менее пытался. Я не про Израиль, про науку. Но, как и следовало ожидать, потерпел сокрушительное фиаско. Блистательные познания сумели перевесить лишь на начальном этапе, при защите кандидатской. До докторской его не допустили, благо что повод имелся весьма удобный – слишком экзотической была тема, связанная с магическими, или, как он сам деликатно выразился, временно необъяснимыми наукой свойствами драгоценных и полудрагоценных камней, а также прочих минералов.
Плюнув на науку, оскорбленный в своих лучших патриотических чувствах Соломон Алексеевич в совершенстве освоил акцент одесских евреев, изучил кошерную кухню и… подался в иную сферу – ювелирное дело. Вскоре он приобрел довольно-таки широкую известность, но главным образом как консультант. Порою падкие на мистику клиенты после вдохновенного рассказа Соломона Алексеевича платили за перстенек с бирюзой столько, что хватило бы купить колечко с бриллиантом, так что консультант не бедствовал, хотя жил весьма скромно, давно привыкнув довольствоваться самым необходимым. Однако своим друзьям или просто хорошим знакомым Соломон Алексеевич голову никогда не дурил, да и о мистике отзывался с известной долей здорового неистребимого скептицизма – сказывалось атеистическое воспитание, полученное им в юности.
Андрюху, которого мы вкратце посвятили в курс дела, вывели на старика еще три года назад, когда понадобилось проверить очередную находку. Благодаря характеристике Соломона Алексеевича мой бывший одноклассник выручил за нее втрое больше предполагаемого и с тех пор воспылал к старику безграничным доверием и искренним глубоким уважением, считая его самым главным авторитетом в таких вопросах.
– Лучше него определить не сможет никто. Ни что именно вставлено в оправу, простая красная стекляшка или впрямь настоящий рубин, ни возраст твоей находки,- уверенно заявил он.- Уж если Соломон подтвердит, что перстню четыреста лет, то тут спорить бесполезно.
– Это не новодел,- авторитетно заключил хозяин квартиры уже после беглого осмотра моего подарка, – Ему не меньше… Что за черт?! – Он внезапно изменился в лице, как-то опасливо покосился на меня, Андрюху и увязавшегося с нами Валерку, после чего опрометью кинулся в свой кабинет.
Отсутствовал он долго, не менее получаса, а когда предстал перед нами вновь, то выглядел как человек, который наконец-то на склоне лет сподобился лицезреть самое настоящее чудо. Лицо его чуть ли не светилось от неземного восторга. Так, наверное, мог выглядеть христианин, к которому во время молитвы сошел с иконы какой-нибудь святой и благословил коленопреклоненного прихожанина, или мусульманин, сподобившийся лицезреть самого Магомеда, или иудей, узревший Моисея.
– Вы и сами не представляете, что мне принесли, почтеннейшие,- выдохнул он и умиленно закатил глаза к потолку.- Я, конечно, могу ошибаться, но по всем основным признакам это оно. Можно допустить жалкий процент на глупую злую шутку человека, желающего разбить стариковское сердце, но что-то подсказывает мне…
– Так ему действительно пятьсот лет? – ляпнул я и торжествующе покосился на Валерку.
Соломон Алексеевич досадливо поморщился:
– Разумеется, нет.
– Четыреста? Триста?
– Опять нет.
Пришла пора торжествовать Валерке, но он не ликовал, а скорее уж напротив – сидел такой же расстроенный, как я. Наверное, скептицизм, который он высказал мне по поводу перстня, был у него что-то вроде защитной маски, а на самом деле ему тоже хотелось верить в чудо, которое со мной случилось.
– Оно что, вообще не старинное? – с тяжким вздохом (добивайте, чего уж тут) спросил я,- А камень?
– За три тысячи лет я не поручусь, тут нужна специальная лаборатория, но за две с лишним ручаюсь,- торжественным тоном заверил Соломон Алексеевич.- Камень же… В старину тоже хватало подделок, но ваш к ним не относится.
Мы озадаченно переглянулись.
– А что, две тысячи лет назад на Руси уже делали такую красоту? – недоверчиво переспросил Валерка.
– А при чем тут Русь, почтеннейший? – хмыкнул старик.- Русь здесь вовсе ни при чем. Я также убежден, что это не Рим и не Греция.
