Через несколько минут тонкая пачка вдвое сложенных белых листов уже была в руках подьячего, который со всем тщанием погрузился в их детальное изучение. Первым делом оценил бумагу. Ох хороша. Гладкая да белая, как бочок у сенной девки Матрены. С желтоватыми да шероховатыми листами, которые имелись для опросных дел, никакого сравнения. Ну все равно что ту же Матрену сравнить с рыхлым боком дебелой поварихи Капки. Нет, он, конечно, попользовался и ею – негоже пропадать впустую таким телесам,- но сорок годков не двадцать. Так и тут.
Теперь другое. Не писано тут – пропечатано. Это понимать надо. Выходит, славно кто-то дело поставил, на широкую ногу, деньгу не жалеючи. Опять же буквицы родные. Хоть и мелкие, а прочесть можно, не то что молитвенники у латинщиков, где ничего не поймешь. Так что ж выходит, на Москве такое изладили? Не должны.
Дьяк Ивашка Федоров ныне далече, да и помощник его Петрак Мстиславец тож ушел вместе с ним, потому там все давно остановилось. Да и сам Митрошка всего ничего как покинул Третий Рим – даже если там и сыскался умелец, все одно – не смог бы он за столь короткое время заново изладить сгоревший Печатный двор. К тому ж видел подьячий «Апостол» Ивашки. Никакого сходства. Это Матрену даже не с Капкой сравнивать, а с какой-нибудь беззубой девяностогодовалой бабкой. Выходит, иноземная работа.
На ум сразу всплыл государев изменщик, князь Курбский. Митрошка наморщил лоб, припоминая. Вроде бы что-то слыхал он о том, будто беглый князь охоч до печатного дела. Ежели он стакнулся с дьяком Ивашкой, тогда… Хотя нет, вроде бы тот после ухода на Литву живет у гетмана Ходкевича. Или нет? Подумал, потерзал в руках бороденку жиденькую – нет, не идет на ум, где сейчас обретается беглый дьяк. Все ж таки его дело – тати шатучие, а не воры, вот и не запомнилось, а зря.
Ладно, зайдем с другого боку да поглядим, об чем там прописано. Грамоту Митрошка ведал, но такую тоже видел впервые, потому значение некоторых слов постигал больше по смыслу, но попадались и вовсе незнакомые – их он пропускал. С трудом, вспотев от небывалого умственного напряжения, он добрался до конца первой страницы, после чего жадно отхлебнул уже остывшего сбитня, даже не замечая его вкуса, и принялся нервно прохаживаться по небольшой светлице с маленькими подслеповатыми слюдяными оконцами, унимая охватившее его возбуждение.
Уже одна-единственная страничка, где повествовалось о многих видных боярах, включая бывших царевых сродников – как бояр Захарьиных-Юрьевых, так и черкесских княжат, для понимающего человека говорила о многом.
Неведомый автор не просто занимался перечислением – он давал краткую характеристику каждому из них, включая сильные и слабые стороны, четко и лаконично перечислял достоинства и недостатки.
«А для чего? – спросил себя подьячий и тут же ответил: – Знамо для чего. Чтоб через них подлезть поближе к государю, в милость к нему войти. И все? Нет, должно быть что-то еще».
Возбуждение нарастало все больше и больше. Митрошка уже не ходил – летал по светлице, затем коршуном метнулся к столу, схватил другую страницу и принялся лихорадочно читать. Он уже не пытался понять смысл каждого слова – не до того. Главное, ухватить общую суть. Одолев третью страничку, он с облегчением откинулся на лавке – теперь он знал все или почти все. Непонятная картинка, словно изрезанный на мелкие кусочки фряжский лист>3, теперь сложилась воедино, и он даже содрогнулся при виде того страшного, что измыслили неведомые вороги.
Ведь что получалось. Несет иноземец, вооруженный знанием всех слабостей бояр и князей, с собой ядовитые «золотые яблочки», о которых сдуру поведал татю Посвисту. Хотя нет, почему сдуру. Просто у злодея развязался язык. Непривычен он оказался к горячему вину, вот и…
Татя сей злодей вопрошает о князьях Долгоруких. Дескать, к ним он путь держит. Попутно задает глупые вопросы – какое сейчас по счету лето от Сотворения мира и прочее. Но глупыми назвать их можно только на первый взгляд. Митрошка и сам использовал такой способ при опросах татей. Спросит о пустячном – ему ответят, второй раз – тоже откликнутся, третий, четвертый, а там, все так же спокойно, будто мимоходом, задает главный вопрос, ради которого все и затевалось. Тать к тому времени уже усыплен ерундой, потому отвечает и на него. Тут-то он и попался. Так и этот иноземец. То да се, а сам хлоп вопросец о…
